Волчье время

Однажды, когда они выпили немного больше, чем обычно, Ирем рассказал Валлариксу о Яррене. Заканчивая свой рассказ, он уже искренне досадовал на то, что вообще заговорил на эту тему. Когда в гостиной императора настала тишина, Ирем с тоской подумал, что теперь Валларикс примется ему сочувствовать. Но, хвала Всеблагим, тот лишь задумчиво спросил :

- Значит, ты больше никогда его не видел?..

- Никогда. Несколько раз я спрашивал о нем такийских пленных, но никто из них ничего о нем не знал... Ну что ж, тем лучше для него! Альды свидетели, тот день, когда мы снова встретимся, будет для Яррена не самым лучшим днем.

- Боюсь, к тому моменту, как вы снова встретитесь, этот твой Яррен будет уже слишком стар для мести, - возразил Вальдер, вздохнув.

Сэр Ирем удивленно посмотрел на друга. Как ни странно, эта очевидная идея до сих пор не приходила ему в голову. В его воображении Яррен до сих пор оставался тем мужчиной, которого он знал в детстве.

- Слушай, а ты прав!.. – хлопнув себя ладонью по колену, сказал он. – Может случиться так, что Яррен будет уже стариком. Но знаешь что?.. Мне это даже нравится, - сэр Ирем мрачно улыбнулся и допил оставшийся в бутылке эшарет прямо из горлышка. – Его, помнится, совершенно не смущало то, что наши силы были слишком неравны. Надеюсь, что ему будет приятно оказаться в моей шкуре.

Валларикс нахмурился и несколько секунд подавленно молчал – но потом его посмурневший взгляд внезапно прояснился.

- Ты говоришь так просто потому, что злишься. На самом-то деле ты бы никогда не стал так поступать, - сообщил он немного заплетавшимся от эшарета языком, но с непоколебимой убежденностью.

- Да ну?.. – скептично хмыкнул Ирем. Святая уверенность Вальдера в его доброте одновременно забавляла Ирема – и ставила его в тупик. Ведь на самом-то деле Валларикс на каждом шагу видел доказательства того, что его друг отнюдь не отличается избыточной душевностью. Но потом Ирем вспомнил, как он сам, вопреки всякой очевидности, считал, что Яррен заботится только о его благополучии – и мысленно признал, что люди, видимо, всегда готовы приписать тому, кто вызывает в них симпатию, кучу несуществующих достоинств.