– Не могу знать, эрна, – озабоченным каким-то голосом отозвался денщик. – Река уже близко, что правда, то правда... Да только не нравится мне что-то наша левая выносная...
– Что такое? – Ролфийка посмотрела на кобылу, о которой говорил Сэйган. Лошадь как лошадь, рыжая. Особенно бодрой она не выглядела, но, впрочем, всей упряжке требовался отдых, и даже Грэйнин мерин мелко дрожал. Животин можно понять: в такую погоду теплая конюшня и полная кормушка – это лучшее, о чем можно мечтать в пути.
– Не нравится мне, как она дышит, эрна, – признался Сэйган.
Чутью потомственного лошадника стоило доверять. Грэйн нахмурилась. Лошадей этих капрал выменял на последней почтовой станции. Может, местные из большой любви к ролфи вообще подсунули загнанных? Но почему Сэйган не обратил внимания раньше?
– Останови-ка, – приказала ролфийка и осадила своего мерина. – Джойн! Можете прогуляться пока!
Когда ир-Сэйган вдруг остановил лошадей, шуриа даже обрадовалась. Появился повод размять ноги после долгой неподвижности. Она спрыгнула с подножки и бодренько так пробежалась по седой от изморози траве, хрустящей под ногами. Сырой ветер куснул женщину за нос и щеки, мгновенно выхолодил пальцы в перчатках, заставив вспомнить о меховой муфте. Практически посоветовал, мол, дома надо сидеть в такую погоду. На Шанте уж, поди, метели начались, обитатели «Лалджеты» взялись за рукоделие – и мужчины, и женщины. Чистятся ружья, режутся деревянные игрушки, плетутся корзины, а уж про вязание и вышивание и говорить нечего. Небольшая любительница женской работы, Джона в такое время любила изображать какую-нибудь хворь, целыми днями валялась в опочивальне, наедая пирожками щеки. Домоправильница Киша праздность в шурианке не уважала, пусть она хоть Священная Невеста, хоть пастушка.
«Плохо это – дрыхнуть и лениться с утра до вечера. Занялась бы чем-нить путевым», – бурчала далекая родственница.
«Чем?» – вопрошала Джона, откладывая в сторонку очередной романчик про Дикаря с Архипелага.
Киша раздумывала с четверть часа, перебирая в памяти примеры достойного занятия для такой женщины, как Джойана из рода Ияри.
«Да хоть бы забрюхатела от кого-то из своих князей. От хелаэная, скажем. Он бы весной пожаловал, а ты ему – подарочек. И сразу видно, что порядочная баба, а не имперская вертихвостка. Куда только Великие Духи смотрят?»
И за речи такие получала книжонкой по тощему заду. Традиционный шурианский способ скоротать зиму Джону не прельщал совершенно. Лето на Шанте буйное, дети Шиларджи любвеобильны, и никто не удивится, что осень одарит женщин, как деревья, плодами. Разве рождение каждого ребенка не лучшее прославление Жизни?
Воспоминание согрело сильнее, чем глоток винного спирта.
– Ну что там такое случилось? – окликнула она увлеченно беседующих ролфи.
Грэйн что-то зло прокричала, но ветер относил звуки в сторону, а заодно пронизывал насквозь, заставляя Невесту Священного Князя приплясывать на месте и хлопать себя по бедрам кулачками.
Но ролфи не обратили на Джону никакого внимания, они обошли всех лошадей, пристально рассматривая их морды, а затем Грэйн со всего маху съездила денщику по уху кулаком. Бац! И еще разок – с левой прямо в нос ир-Сэйгану. Не иначе как в качестве финальной точки в неприятном разговоре. По части несдержанности в порывах дети Хелы вообще-то недалеко ушли от ползучих кузенов. Уж коли задело за живое, то в ход идут тумаки и кулаки, а потом и скейну находится дело. Увлекающиеся ребята – эти ролфи.
– Когда мы уже поедем? – заскулила продрогшая до костей Джона, подойдя ближе к месту расправы над денщиком.
– Никогда! – гаркнула злобно Грэйн, прожигая насквозь шмыгающего носом Сэйгана ненавидящим взглядом.
Тот молча утер кровищу рукавом и повинную голову склонил. Чтобы, значит, сразу стало ясно – все плохо.
– Почему? Что такое? – всполошилась шуриа.
Но ролфийка сначала бросила денщику:
– Что встал? Надо убрать карету с дороги. Правь вон к тому оврагу. – И только потом, повернувшись к подруге, буркнула сердито: – Лошадей придется пристрелить. Дальше мы пойдем пешком.
Джона испуганно вцепилась в рукав ролфийкиной шинели.
– А что случилось с лошадьми? – шепотом спросила она.
– Сап! – капитанша в сердцах сплюнула и махнула рукой. – Этот щенок Сэйган, когда менял лошадей, умудрился прохлопать одну с сапом!
Хотелось крикнуть «Я так и знала!» и в сердцах сплюнуть на землю, как это делал отцов конюх. Джона еще совсем маленькая была, когда опытный лошадник рассказал про неизлечимую хворь, да к тому же заразную для людей. И уж если человек, особенно шуриа, подхватит болячку, то помрет от тяжкого воспаления легких или мозговой горячки. Помнится, зареванная, до смерти перепуганная обрисованными добрым конюхом в красках язвами, которыми во время болезни идет все тело, Джойана прибежала к матери и заявила, что никогда больше на своего пони не сядет. Оказалось, что люди болеют редко, а слуга чуток сгустил краски, но детский ужас остался.
– Как думаешь, вещи тоже придется оставить? – жалобно вопрошала шуриа.