Волчьи стрелы. Часть первая

– Ох, Аленушка, – отвечал он. – Не от веселой жизни берусь за меч. Будь моя воля – не лил бы кровь. Да только ворог заедает со всех сторон. Видишь же, что батюшка даже не смог на свадьбу нашу приехать, хоть очень печалился из-за этого. В лесах – языцы треклятые, дикари, безобразничают. За бугром – стальные пауки, праденцы, только и выжидают, когда напасть. Во граде бояре нет-нет да замутят крамольную воду. Да еще и князья соседние войной друг на друга идут. Уж лучше бы все они тоже дворцы да храмы измышляли. Грады были бы краше, а жизнь – веселее.

В какой-то момент Ладимир и сам поймал себя на мысли, что прикипел к княжне душой. Да, она еще ничего не понимала в «венериной игре», а прелестям ее лишь предстояло по-настоящему расцвести. Но он разглядел в ней тонкую, благородную красоту ее матушки, и, самое главное, наивность и прямоту, которые просто не могли не умилять. Конечно, это были лишь первые ласточки настоящего чувства: любовь и верность пока оставались для него слишком тяжелой ношей. Но кто знает, во что прорастет это зерно, когда он услышит плач первенца, когда они проживут вместе несколько лет?

– Эх, Ладимирушка, а скоро приедем уже? Нет сил больше в возке сидеть. Все болит, все ноет, тесно здесь, хладно, – пожаловалась княжна и положила голову на плечо Ладимиру.

Он немного подумал, и глаза его вдруг вспыхнули.

– Ты права, Аленушка. Нечего больше тебе здесь делать. До Гривнограда уже рукой подать, но поезд плетется так, что и к вечерне не приедем.

Высунувшись из возка, он крикнул вознице, чтобы тот тормозил лошадь. Колокольчик под расписной дугой натужно взвизгнул и затих; снег зычно треснул под копытами – остановились. Выскочив наружу, княжич протянул руку жене и помог ей выйти.

Многоголосой лавиной прокатились крики возниц и конников: «прррррр, стой; стоять, родимая!». Весь поезд за ними замер.

Опьяненная морозным хвойным воздухом, Алена взяла Ладимира под руку, чтобы тверже стоять на скользком насте зимней дороги. Княжич сдвинул на затылок соболью шапку, расстегнул жемчужные застежки своего желтого кожуха с тучным меховым воротником и свистнул стремянному. Тот быстро подвел к Ладимиру его доброго коня, снаряженного и готового пронзать пространство.

Призывно фыркнув, Благовест выкатил на хозяина свой круглый красноватый глаз. Скакун был загляденье – массивный и одновременно изящный, точно высечен из черного мрамора.

– Ну что, краса, прокатимся? Осталось всего ничего, домчим вмиг. А остальные пущай догоняют. Ты хоть развеешься да повеселеешь, – сказал он, широко и солнечно улыбаясь.

– Всеволодович! – раздался громкий оклик Борислава.

Ловко спешившись, тысяцкий с вопрошающим видом подошел к княжичу. Снег хрустел под его сапогами из оленьей кожи, словно с каждым шагом кто-то звонко надкусывал яблоко.

– Ты чего это удумал, княжич? Княжна, прости мою дерзость, но сам князь-батюшка вверил мне твоего ясна сокола, – тысяцкий отвлекся на Алену и продолжил. – Куда собрались? Разве не знаешь, что дороги здесь коварны?

– Ну ты даешь, ты еще скажи – косых тут много, сожрут! – Ладимир усмехнулся. – Некого здесь нам страшиться, друже! И потом, здесь же рукой подать до градских ворот. Княжна вся истомилась уже в своей коробченке. А вы следом езжайте.

Тысяцкий привел еще несколько разумных доводов, но Ладимир не желал ничего слушать. В результате друзья разругались, и Борислав в сердцах кинул в снег свою бобровую шапку, правда, тут же ее поднял и отряхнул.

– Не обращай внимания, Аленушка! Борислав – друже, каких днем с огнем не сыщешь. Но порой нудит страшнее бабки, что осталась старой девой, – сказал княжич жене, когда они уселись на коня. Алена улыбнулась и крепче прижалась к Ладимиру.

– Но, пошеееел, родной!

Выдувая из своих широких ноздрей струйки пара, Благовест рванул вперед. Сперва у Алены перехватило дыхание, потом по телу пробежала холодная дрожь – словно неудержимый вихрь оторвал ее от земли и понес вдаль. Она изо всех сил вцепилась в мужа, но вскоре успокоилась, ощутив, как ловко княжич управляется с этим вороным дьяволом. Ладимир не оборачивался, но прекрасно знал, что Борислав с дружинниками скачут вслед за ними. Чтобы позлить дружка, он как следует пришпорил Благовеста и начал отрываться от эскорта.

– Держись крепче, Аленушка! Сам ветер нас с тобой несет! Ээээээхээээээээээй! Гривноград, Господин, принимай княжну, люби и жалуй!

Опустились сумерки; скорость и метель смазали очертания. Деревья, сугробы, холмы, дорога – все хаотично перемешалось в темноте. Лишь лицо Ладимира оставалось ясным, будто светилось. Быстрые копыта вспахивали и крошили замерзший наст, резво звенели бубенцы на хомутах.

Неожиданно впереди раздался оглушающий треск, словно протяжный стон тяжелобольного гиганта. Высоченная разлапистая ель, звонко шлепая своих безмолвных соседей ветвями, рухнула поперек дороги – фонтаны снега взвились из-под могучего ствола. Ладимир едва успел дернуть на себя поводья; с истошным ржанием Благовест рванул на дыбы, и оба супруга сорвались с коня.