— Да говорю же, были в дозоре вдвоем, в Струпном конце. Обошли пару улиц, зашли в корчму. Там выпили браги. Драгомир лишку принял и озверел. Уж и не помню, что его взбесило. Но всем известно: он, когда во хмелю, дикого вепря страшнее…
— Ясно, ясно, и дальше все по порядку, — усмехнулся Дмитрий. — Ну да ладно. Где дрались-то? Место покажи мне.
— Да я точно и не упомнил. Говорю же, после того, как… Словом, струхнул я порядком, не знал, что делать. Как будто не я был, а кто-то меня направлял.
— Думаешь, бес в тебя вселился? Тогда чего же ко мне пришел? Тогда тебе к пресветлому митрополиту, к нему на суд. Он из тебя бесов выколотит: как кадилом по башке огорошит — они и выскочат все, словно косточка из горла. Ну а ежели не выскочат, уж не взыщи — пощекочет тебе пятки на костерке. Сам ты, ясно дело, в уголек превратишься, зато душу свою спасешь. Ну так что, хочешь, чтобы тебя как ратника судили или как бесноватого, друже?
— Нет, воевода, постой! Не бесноватый я, вот тебе крест! — гридин перекрестился и указал наверх, — Вон там, там дрались, у моста.
— Ну пойдем!
Они кое-как вскарабкались по скользкому насту. Позвякивая стальными кольцами, один из дружинников протянул дворскому воеводе руку, когда тот чуть не поскользнулся на самом верху. Но Дмитрий лишь стукнул своим красным остроносым сапогом оземь, будто решил пуститься в пляс, и сам удержал равновесие.
— Что я тебе, баба или дитё, чтобы за ручку меня водить? — недовольно сказал он. — Нашли что-нибудь? Следы, оружье, кровь?
— Да, воевода, — ответил дружинник, угрюмо глядя из-под высокой остроконечной тульи стального шлема. — Вот, смотри!
Сделав пару шагов в сторону, воин указал Дмитрию на оголившийся от снежной каши клочок земли, к которому вели следы копыт и тележных колес.
— Здесь явно телега подкатила, — продолжил ратник. — Но конь, видать, запряжен был боевой. Тягловых так не подковывают. И еще, глянь вон, кусок овечьего меху, видать, в крови перепачкан.
Опустившись на корточки, воевода поднял меховой клочок и пристально его изучил.
— И к бабке не ходи, обрывок этот от драгомирова тулупа, — сказал он и покосился на Вышату. — Выходит, сюда ты его уже покойного привез, а когда его сгружал, об грядку тележную кусок тулупа и ободрал. Так ведь?
Вышата ничего не ответил, лишь тупо уставился в землю.
— Ну, может, уже скажешь правду? Никак ты давно его убить замыслил, а сейчас под дурачка рядишься? Мол, в драке, защищался… Что же тогда так обставил все нелепо? Или и вправду ты дурень такой, а не прикидываешься? Ты молодец вроде неплохой. Скажи, как было все, может, я помочь тебе смогу.
Взглянув одним не заплывшим глазом на Дмитрия, Вышата робко улыбнулся.
— Спасибо тебе, Дмитр! Да только не нужна мне подмога твоя. Да и что тут поделаешь? Я убил старшего товарища, командира своего, соратника. Наказание за такое известно. Вот он я — каюсь и отдаюсь закону. Суди меня, как знаешь, и дело с концом!
— Да ты прям агнец божий… Так за справедливость радеешь, кару стремишься принять. Где же святость твоя была, когда товарища убивал? А может, не ты убил? Странно это все, как-то криво и косо все получается. Может статься, прикрываешь кого?
Вышата вытянулся в струну, стянул со своей косматой головы перепачканный валяный колпак и снова перекрестился.
— Клянусь душой своей любимой матушки, могилами отца и брата! Я убил, я и никто другой! — прокричал он. Голос его срывался и дрожал, как у капризного ребенка.
— Ну положим, что так. Почему же врешь, не говоришь, как дело было? Где ты убил его?
— Здесь, сказал же.
— Врешь! — грозно перебил Дмитрий. — Глеб, Абаш! Обойдите все ближайшие дворы, что воротами на ров выходят, да опросите хозяев! Глядишь, кто-нибудь что-то заприметил. А мы втроем в питейный дом пойдем, там люд честной расспросим.
Дмитрий решил судить Вышату сам, не дожидаясь Яромира Неверовича. Воевода прекрасно понимал, что не до того будет новоиспеченному князю. Признаться, он и «князем» то назвать мальчишку не мог без усмешки.
Четырнадцать лет: в его годы Невер уже испытал все тяготы походной жизни, окропил свой клинок кровью степняков и сам трижды чуть не был убит. Успел побывать на многих княжьих советах и судилищах, объездить с тиунами и воеводами весь удел в сборах дани — полюдья. И когда его батюшка отдал Богу душу, Невер уже стал настоящим, сильным государем. Почему же не последовал он примеру своего отца, не передал опыт, и вместо наследника оставил «красну девицу»? Вопрос этот занимал многих, включая Дмитрия.
«Эх, друг! Столько всего ты не доделал, кто же, ежели не ты?» — подумал воевода, и к его горлу подкатил комок какой-то кисло-сладкой тоски.