Волчьи стрелы

Дмитрий прошел по узкому, слегка наклоненному вверх переходу. На белой неровной штукатурке стены сложились цветной мозаикой обрывки солнца, окрашенные расписной слюдой широких полукруглых окон напротив. Мягкий ворс первенского ковра, такого пестрого, что при взгляде на него могло помутиться в голове, поглощал звук шагов. Палаты вообще были скованны мертвой тишиной. Дойдя до дубовой двери, над которой расположилась большая икона Богородицы, взмахом руки он велел двум сопровождавшим его дружинникам остаться в переходе.

Дмитрий зашел в переднюю один. Со смерти князя здесь ничего не трогали — лишь протирали пыль. Он приблизился к громоздкому столу, который, казалось, вот-вот рванет с места на своих резных оленьих ногах, с грохотом сотрясая выложенный дубовым кирпичом пол. На столе все было так, будто князь только что за ним сидел. Несколько пудовых фолиантов хмурились потемневшими переплетами. Костяное писало с засохшей каплей чернил на острие лежало на недописанной грамоте, а кипы других документов валялись по всей горнице. Собственно, за некоторыми из них и пришел Дмитрий, оставшийся за правящего регента. Неожиданно воевода ощутил непреодолимую усталость, ноги его словно стянуло путами, а веки налились свинцом. Не в силах противиться соблазну, он присел в массивное кресло Невера и откинул голову на высокую спинку.

— Ну как, удобно на месте княжеском? — протрубил до боли знакомый голос, заставив воеводу встрепенуться. Дмитрий резко вскочил, повернулся на голос и оторопел.

— Княже! Ты откуда здесь?

— Да ладно тебе! Сиди, сиди! По правде, ты один этого места и достоин. Но чертов устой, престолонаследие! Знаешь, раньше бы никогда такое вслух сказать не осмелился, но теперь могу — нечего мне боятся. Не по рождению — по делам да по уму преемника назначать надобно.

Невер подошел к воеводе, улыбнулся и дружески хлопнул его по плечу.

— Рад снова видеть тебя, друг! — сказал он.

— Да как же, ведь…

— Давай не будем о грустном! Времени у нас и так совсем в обрез. Выглядишь ты, брат, неважно. Когда спал-то в последний раз? — поинтересовался Невер, по обыкновению поглаживая свою короткую, подернутую сединой бороду.

— Да уж не до сна, князь. Княгиня Белослава горем раздавлена, затворилась в Ладноро-Печерской обители. Княжича еще в столице нет, церемония только готовится. Должен же кто-то порядок блюсти, а то, не приведи Господь, найдутся паразиты — замутят бунт. Или враг вдруг нагрянет, а оборонить княжество некому. Как тут спать-то спокойно? Ты, князь, лишил меня сна, оставил нас. На кого оставил-то?

— И ты решил вслед за мной пойти, себя уморить? — с досадой спросил Невер. — Не повторяй моих ошибок, ведь плоть — не сталь. А кого ты немощный оборонишь? Иди домой, жену приголубь, выспись как следует. И не смей перечить! Это последний мой тебе княжеский приказ. И нос не вешай. Ты еще никогда ни меня, ни землю родную не подвел. И сейчас не подведешь.

— Да как не печалиться? Всю жизнь, князь, с тобой рука об руку шли. Били врагов, строили державу, горе и радость делили. А теперь вот раз — и нет тебя.

— Так тем паче будь тверд! На тебя надежа вся, как всегда. А помнишь, помнишь тот день, как встретились с тобой, мальчишками?

— Да как уж тут забудешь, князь?

— Брось ты, хватит «князькать». Друг я тебе, брат, а ты мне. Да, славное время было. Как ты того вепря с двадцати шагов в глаз стрелой сразил! Тебе ведь всего девять годков тогда было. Я жизнью тебе с малолетства обязан! Ежели бы не оказалось вас с батюшкой в том лесу, распорол бы мне зверюга живот, и лежал бы я с кишками наружу. И что толку, спрашивается, от всех ловчих до дружинников? Лишь ты, девятилетний молокосос, самим Господом мне тогда послан был.

— Да ну тебя, князь… Брат, — исправился Дмитрий. — Долг этот ты сполна заплатил на поле ратном, когда спину своему слуге верному прикрывал.

— Кстати, как батюшка твой, жив-здоров?

— Слава Богу, жив. Так и живет в Ловье, зверя бьет. Хвор, взор подводит. Но сколько к себе ни звал, не хочет. Говорит: «сам живи в своем вонючем гадюшнике, а мне средь охотников да лесов место».

— Ну, его воля. Небось гневается на меня, что забрал тебя к себе во служение?

— Сперва гневался, а потом … А черт его знает. Мы видимся редко, до и болтать старик не мастак.