Волчьи стрелы

Толпа встречающих раскололась надвое, встав по обе стороны от дороги и освободив путь в город. Вслед за княжичем в высокую «топку» Солнечных врат с гулким шипением и стуком копыт потек ручей ратников, отроков и знаменосцев — всего четыре десятка человек. Наконец в полумрак проезда начал медленно погружаться длинный обоз телег с добром и прислугой.

Вдруг сердце Белославы замерло, а потом — забилось, как бешенное; холодные мурашки быстро пробежали по ее спине. Заметив, что княгиня пожирает ее изумленным взглядом, молодая челядинка, сидевшая на последней телеге, скромно склонила голову и потупила васильковые глаза.

«Где же я ее видела? Откуда знаю? Господи, что же это со мной?» — с тревогой думала Белослава.

* * *

После церемонии в соборе Святой Варвары, пышной и невероятно утомительной, все действо переместилось в княжий дворец. В просторных двусветных сенях между мужской и женской половинами палат устроили пир, какого давно не было в Сеяжске. Одновременно гудел весь город. На улицы высыпало столько народа, что по дороге из собора десятку дружинников даже пришлось спешиться и расчищать путь процессии. Ведь в такой давке могли кого-нибудь ненароком сбить или затоптать.

— Матушка, рад видеть тебя в добром здравии! Я молился за тебя непрестанно, — сказал Яромир княгине, расположившейся рядом с ним за особым пиршественным столом в конце палаты.

— Сынок мой, за меня не волнуйся! Все со мной будет хорошо, пока у меня ты есть. Вместе — все напасти переживем. И знай, матушка гордится тобой…

Кулебяки, ватрушки и вареники в сметане, корчаги с вином, брагой, медами и разными узварами, молочные поросята с хреном, судак с брусникой, жареные перепела и лебеди, цветочный мед, пирамиды из сочных фруктов, медовая пастила и восточная пахлава. Словно сошедшая с гор лавина, все это съедобное изобилие погребло под собой бесконечные цепи столов, протянувшихся между двумя рядами узорчатых витых столбов. Серебряная и золотая посуда — тазы, кувшины, братины, кубки — громоздилась так, будто того и гляди проломит дубовые столешницы. Вдоль оштукатуренной стены, расписанной сказочными цветами, русалками и прочей «нечистью», под сдвоенными окнами с гирьками[65] на лавках расположились музыканты. Вооруженные гуслями, бубнами и сопелями, они усердно тянули зычные звуки и слова песни.

Ах ты гой еси, Яромир Неверович!
Дольше века тебе жить да нами княжити…
Солнцем воссияй ты над землею нашею,
Будь щитом в руках ты Господа
От поганых орд схорони ты нас…

Точно колокольни над городом, княжеские стольники в серебристых свитках с золотым шнуром и белых сапожках неподвижно высились над пирующими. То и дело они попарно куда-то исчезали, но тут же снова появлялись, как по мановению волшебной палочки, с очередными подносами, блюдами, кувшинами и корчагами в руках.

На пиру собралось еще больше знатных гостей, чем на злосчастной свадьбе Ладимира и покойной Алены. Прибыл даже хан дружественной Пугандской Орды Урьюн со всеми своими пятью хатунями. Был здесь и вице-магистр Праденского Ордена, сир Райвель Ронстрен, и правители всех девяти княжеств, некогда объединенных под щитом Сеяжска, и десятки удельных князьков.

Лишь гривноградский князь Всеволод не приехал из-за «хвори во чреве». Вместо него присутствовал тысяцкий Борислав, и то, скорее, как глава «Загобинского Ста» — самой крупной купеческой гильдии славного города.

— Коназ Ярмр! Небу угоден союз наших народов. Два столетия пуганды и сеяжцы сражаются с общими врагами плечом к плечу, — начал хан Урьюн свой тост, подняв над головой громадный серебряный кубок.

С каждым словом его вислые седые усы, снизу перехваченные золотыми кольцами, лениво колыхались из стороны в сторону. Золотые узоры на малиновом шелке его халата резали глаз чрезмерной пестротой и яркостью.

— Немало славных побед одержали мы вместе с твоим покойным отцом — да прибудет он вечно в Солнечном шатре! — продолжил пожилой хан. — Даст Небо, и с тобой, Ярмр Неверович, будем бить врагов, приумножать нашу славу и собирать богатую дань с побежденных. А пока прями в знак любви и дружбы наш дар — прямиком из солнечной Горской Боравии!

Хан несколько раз звонко хлопнул в ладоши, и где-то под каменными сводами отозвалось многократное эхо, словно по воздуху хлестнула невидимая плеть. Высокие тяжелые двери распахнулись, и в сени неспешно зашла пара пугандских евнухов, служителей ханского гарема. Их гладко выбритые головы сверкали, как начищенные медные кувшины, а раскосые глаза были щедро обведены углем. Вслед за ними в палату на цыпочках вбежали десять юных прелестниц и выстроились в ряд, приняв изящные танцевальные позы. Вся их «одежда» ограничивалась коротенькими обрывками шелковой ткани на бедрах, под массивными поясами из золотых медальонов, и едва заметными накидками прозрачной бирюзовой материи. Смуглую нежную кожу красавиц драгоценной паутиной заволокли цепочки, браслеты и монисты.