Волчья ягода

Не первая свадьба совершалась в храме: на второй неделе по Пасхе обвенчались Зоя, вдова Игната, и Коля Дозмор, пермяк. Большинство деревенских плевались им вслед, поминали худыми словами, но на венчание и скудное застолье явились.

Нынешняя свадьба – дело иное. Лукерья засиделась в девках, но не от скудности плоти и духа, а из скорби по жениху, Матвею Ворону. Она по сердцу каждому – и добра, и светла лицом, и наполнена трогающей за живое внешней смиренностью, той мягкостью, что нужна каждому человеку, ценится выше золота и яхонтов.

– Вручается Лукерья мужу своему, Пантелеймону, – Георгий забрал свечи у жениха с невестой, и отец Евод взял руку Лукаши и вложил в загрубевшие пальцы жениха. Она подняла на него глаза и всем телом качнулась навстречу мужу своему. Голуба склонился к ней, и прижал свои губы к ее устам, и осмотрел жадно, и заявил свое право, дарованное Богом.

Священник кашлянул. Голуба нехотя отодвинулся, отпустил невесту. Лучистая улыбка на лице ее показала всем: по зову сердца идет жар-птица за строгановского ястреба.

* * *

Прасковья не находила себе места и никак не могла взять в толк: кому навредит, если она хоть одним глазком глянет на дочурку в уборе невесты. Она не пустила на венчальную службу сына, ходила из угла в угол, поминутно проверяла, все ли поставила на стол, подрумянились ли пироги в печи, приготовлено ли вдоволь пива.

– Павка, а если кто из жениховских приедет? – спрашивала она сына.

Тот пучил недоуменно водянистые глаза:

– Так пуся…

– Пуся… Тьфу, олух, – ругала она сына, словно он, восьмилетка, мог разобраться в ее страхах накануне большого пира. – А ежели приедет, куда посадить богатого гостя? Посуда старая, – Прасковья бормотала, словно умалишенная.

Павка сбежал во двор, подальше от матери, чавкал босыми ногами по холодным лужам, в тени покрытым тонким ледком. Он быстро озяб, цыпки на ногах щипало до слез, Павка подумал, что мать будет ругаться. Мальчонка вытянул шею: дорога пустая, только куры копошились в грязи. Он порадовался, что мать не пустила его в церковь и тут же подумал обиженно: «Я б сходил, мож, вина сладкого б выпил». Одна мысль долго в голове его не задерживалась, дядька Никашка звал его «пустозвоном».

– Эй, малец, иди-ка сюда, – кто-то кричал за воротами, да громко и страшно, словно ветер в лесу.

Павка сиганул в дом, обтер тряпицей грязные ноги, оставив на ней глинистые комья, жалобно взглянул на мать:

– Там… пришел…

– Ты говори толком. Ничего не поймешь, точно немец!

– Здравствуй, хозяйка, – обладатель зычного голоса сам отворил ворота и зашел в избу.

Дверь осталась открытой, и за спиной его Павка разглядел нескольких мужиков.

– Доброго здоровья! А ты… вы кто будете, добрый человек? – мать навеличивала его, словно он не отодвинул самовольно хитрый засов, не испугал ее единственного сына.

– Зван на свадьбу Пантелеймоном Голубой. Иль Третьяк со двором ошибся? – Он оглянулся, и один из мужиков прочистил горло, собираясь что-то ответить, но смолчал.

Павка задрал голову, разглядывая наглого гостя. Высоченный, куда выше дядьки Никашки. Обряжен в яркую, с блеском ткань. Сапоги лазоревые тонкого сафьяна, Павка б за такие… И сабля висит на поясе, на другой стороне пристегнут короткий нож. И кони – вон, слышно! – привязаны к жерди у ворот.

– Третьяк, с лошадьми разберись, – кивнул гость, и молодой крепыш кинулся выполнять.

– Там… поилка, у сарая, – тихо сказала мать. Совсем не похоже на нее, горластую, уверенную в своей правоте.

Видно, его приезда боялась мать. А с чего бы? Павка подошел ближе к гостю, дотронулся пальцем до тисненых, чудной работы ножен, что прилажены были к широкому поясу.

– Нравится? – ухмыльнулся гость.

Павка кивнул. Гость неловко взялся за нож, стал отстегивать, и только тогда мальчонка увидел, что орудует он левой рукой, а правая… Рукав полупустой… Нету, что ли, руки?

– Держи.

Павка взял обеими руками ножны с коротким клинком, прижал к себе, задрал голову так, что хрустнула шея:

– Мне?

– Тебе.

Павка схватился обеими руками за нежданный подарок, спрятал за пазуху. Даже слов благодарности не прошептал доброму боярину, а тому слова эти и не требовались.

– Вы садитесь вот сюда, за стол… Пива налить? Вот свинина, да добрая… – Прасковья хлопотала вокруг гостя, а Павка уже не злился на ее суетливость. Свадьба сестры – что за праздник, так, безделица – стала для него одним из лучших дней. Он получил в дар чудный нож, и от зависти помрут все парни, даже наглый Илюха Петух.

Гости чинно сели за стол, перекрестились, поблагодарили Господа за еду и воздали должное угощению. Прасковья только подливала вина и пива, не смея присесть рядом.

– Как звать тебя, хозяйка? – вытер руки о льняную скатерть, шитую голубыми цветами, главный гость.

– Параскева. Прасковья Репина, вдова Терентия, – прицокнула хозяйка и прикрыла рукой рот. – Мы из далеких мест пришли сюда искать приюта и хлеба. А я…

– Будет, Прасковья. Молодые-то когда придут?

– Так скоренько явятся. Куда они денутся-то? Церковь, вон она, рядом. А какая церковь, загляденье! Все хвалу воздают вам и Пантелеймону!