Волчья хватка. Волчья хватка – 2

– Вот сейчас и подумай. – Калик все больше смелел. – Что бы стало, коли Гайдамак не убедил бы Ослаба волка против тебя выставить? Не буйного Нирву, а зверя дикого? В твою гордую голову приходило, что он уберег тебя от смерти?

Ражный отчего-то вспомнил вдову-сороку, мужа которой удавил Нирва, и непроизвольно передернулся. Сирого это почему-то вдохновило:

– Инок не первый раз за тебя хлопочет, от глупости удержать и спасти пытается. Вместо Ярого Сердца в тебе гордыня завелась, как чирей. Вот за это тебя и поставили в сирое стойло. А теперь и на ветер поставят!

Ражный молчал, а калик расценил это по-своему, заговорил доверительно:

– Гайдамак и сейчас готов выручить тебя, потому и вступился на вече. Три дня – это срок, можно все исправить.

Только сейчас Ражный вспомнил предсказания Дарьи.

– Неужели и вотчину вернут? – спросил он.

Сирый взглянул испытующе:

– Почему не вернут? Если попросишь инока…

– А взамен я должен взять в жены нареченную невесту, его внучку. Вернее, правнучку?

– Это уж долг чести и родительского благословления.

– Заманчиво… И жизнь враз исправится?

– Все уж от твоей воли зависит…

– От моей ли?

– Не на ветер же становиться!

– Есть еще выбор…

– Какой? В мир ты не уйдешь никогда…

– А мне теперь и мир сладким покажется! – Ражный поднял рубаху. – Гляди, у меня плащ вместо пояса.

– У нынешнего мира нет будущего, и ты это знаешь лучше многих, – уверенно заявил сирый. – А доля бродяги не для тебя, вотчинника. Вон, даже здесь хоромину себе поставил, столько труда положил, сжечь придется… И ведь тоже из гордости строил!

– Я вотчинник!

– Был вотчинник!

– С каких это пор гордость стала пороком?

Взор калика блеснул вызовом, но, старый и опытный, он удержался, не захотел выдавать того, что знал, во что посвящен был. Опустил глаза и вместе с ними будто сам опустился, заговорил сбивчиво, с обычной для сирых недосказанностью:

– Гордость, она, конечно… не такой и порок… Даже хорошо бывает, посмотреть и то весело… Да ведь гордых в строй не поставить. Хоть об колено ломай… А кто будет погоду делать?

– Какую погоду? – Ражный насторожился и тем самым будто окончательно спугнул тайную мысль калика.

– Жить надо как одна семья! – стал возмущаться тот. – По заповедям преподобного! А не как кому вздумается! Ишь, моду взяли! Каждый себе боярин, каждый – старец духовный. Судить берутся! Рассуждать! А сами того не ведают, на какой грани стоят!.. Избы строят на Вещере! Будто век жить собираются! И думают, спрятались, не видать их! Из космоса все видать!

Сирого буквально переполняло то, что он знал и напрямую сказать не мог; эти знания связывали, путали его мысли, и потому он невольно проговаривал фразы, на первый взгляд неуместные.

– А кто за нами из космоса-то смотрит? – добродушно спросил Ражный.

– Ты не рассчитывай надолго! – совсем уж невпопад заявил калик. – Не послушаешь, и весь век – три дня! Мой тебе совет: бери свою Оксану и играй с ней Пир! Ты ведь не Вяхирь, чтоб во имя истины жертвовать…

Он чуть только не сболтнул лишнее, поэтому отвернулся и махнул рукой. Ражный посмотрел в его стариковскую спину, обтянутую худоватой курткой из шинельного сукна, снял тулуп и подал сирому:

– Возьми в дар, друг душевный. Я твой давний должник.

Тот взглянул на тулуп, помял густую шерсть воротника, и в сумерках показалось, слеза блеснула в глазах:

– Добрый тулуп… Да только не приму.

– От чистого сердца!

– Себе оставь, пригодится… Изба твоя сгорит. Холодно на ветру стоять…

Крадущейся походкой он направился в сторону Урочища и уже через минуту растворился в утренних морозных сумерках.

Ражный тотчас же попытался забыть о калике, ибо стоял на краю ристалища и до турнирного поединка оставались считанные минуты, но в той стороне, где была его сирая вотчина, вдруг взвился белый столб пара, напоминающий ядерный взрыв, и через несколько секунд донесся негромкий и короткий хлопок.

Машинально Ражный сделал несколько шагов и остановился. Слова сирого подтверждались, но он еще не хотел верить и пытался успокоить себя тем, что это треснуло дерево на морозе, а парный гриб – всего лишь обычный туман, встающий на восходе…

Он выхватил из-за пояса топор, вонзил его в дерево и, стащив рубаху, растерся снегом. Вот так, ненароком, «свой» калик и друг душевный еще до появления соперника на ристалище нанес ему сразу несколько вальных ударов…

Конечно, верить ему, лукавому, следовало бы с большой осторожностью, но Ражный уже не сомневался, что на вече бренки и впрямь определили сжечь его дом, а самого поставить на ветер. И честь эта действительно таила в себе нечто неприемлемое…

Дом уже горел! А через три дня придет бренка…