Волчья мельница

– Да, господин кюре, выслушайте меня, потому что я скоро умру. С тех пор, как доктор вчера ушел, мать с сестрой всё плачут и плачут. И мне очень худо.

Священник придвинул табурет поближе к изголовью кровати. Преисполненный жалости к девушке, он погладил ее по лбу. Кожа была мокрой и очень горячей.

– Что такого серьезного ты хочешь рассказать, Катрин? Я слушаю. Кроме нас, в комнате никого нет.

– Я согрешила, отче! Тяжко согрешила! Ребенок, которого я носила, не от Фолле! О нет! Так что в глубине души я знаю, что благой Господь меня так наказывает…

Священник на мгновение смежил веки. Вспомнил спешно организованную свадьбу, состоявшуюся всего неделю назад. Фолле с лицом странно угрюмым для влюбленного, Катрин – бледная до желтизны, и глаза испуганные. Всю церемонию она простояла понурившись, словно разглядывая кружевное подвенечное платье – материнское, наново отбеленное и накрахмаленное – и выглядела такой же невеселой, как и жених.

– Облегчи душу, моя девочка. Что с тобой приключилось?

– У меня был возлюбленный, отче! Красавец, из господ! Я его крепко любила. Приходил, стучал в мое окошко… Он был у меня первый. А Фолле… Фолле меня не тронул ни разу. Тот, другой, – много раз. А когда я поняла, что тяжелая, никому не сказала. Отец бы меня прогнал: ему позора не надо. Только Фолле я доверилась, попросила, чтобы взял меня замуж такую, как есть. Он славный парень, согласился. Клянусь вам, отче, раз уж он решился взять меня с чужим ребенком, я была бы ему доброй женой!

– Не надо клясться, дочь моя! Скажи лучше, кто твой возлюбленный.

У кюре и прежде были кое-какие подозрения. Некоторые местные кумушки не отказали себе в удовольствии обозвать Катрин шлюхой, вспомнив и младшего Жиро.

– Такой красивый, статный! – Молодая женщина захлебывалась рыданиями.

– Красивый и статный господин, который тебя обесчестил и бросил! Почему он сам на тебе не женился?

Голос кюре дрожал от ярости, и тон его был лишен и тени милосердия. Учеба в лиможской семинарии не сделала его раболепным, о нет! Сталкиваясь с произволом и порочностью, отец Жак вскипал праведным гневом. Все пятнадцать лет, что он служил священником в Пюимуайене, воплощением сатаны для него был Эдуар Жиро. Фредерик пошел по стопам отца…

– Не хочу называть его имя, – прошептала Катрин. – За пару дней до венчания я пошла к нему и призналась. Ну, про ребенка. Он меня прогнал, господин кюре, вытолкал, как последнюю дрянь.

Священник стиснул зубы. Много мерзостей пришлось ему выслушать на исповедях, будучи связанным обетом тайны. И сейчас, глядя на умирающую девушку, он не мог не вспомнить Марианну Жиро. Никогда не сотрется из памяти тот страшный дождливый день, когда она скользнула в исповедальню, чтобы рассказать о преступлении, страшнее которого не придумаешь. И вот – новая жертва, а он снова не может потребовать для нее справедливости.

– Он тебя избил? Ты по его вине потеряла ребенка? – едва слышно спросил он. – Скажи мне правду, Катрин!

– Нет, нет, клянусь! Я побежала домой и упала. Потом всю ночь мучилась животом. Когда вы нас венчали, у меня уже все болело. Потом пошла кровь, но плод… плод остался. И теперь раздирает меня изнутри! Я вся горю, отче, мне плохо. Знали б вы, как мне больно и плохо!

Отец Жак знал. Доктор Мерсье, его хороший знакомый, сообщил, что у Катрин обширное внутреннее заражение. Это было час назад, возле кладбищенских ворот.

– Дорогая моя девочка! – громко проговорил он. – Ничего не бойся. Отдайся на милость Божью. В твоем прегрешении больше чужой вины. Дай руку, и помолимся вместе!

Катрин была в полубессознательном состоянии. Сухие пальцы, которыми она сжимала руку священника, еще связывали ее с миром живых, но, казалось, она вот-вот преставится. Перед глазами у нее мелькали смутные образы. Вот она лежит на желтой соломе, а сверху – он, страстный, ненасытный… Она кричит от счастья, ведь он такой красивый! А вот он скачет галопом, мускулистые ляжки напрягаются от усилия… Теперь – улыбается, задирая подол ее ночной рубашки, входит в нее… И, наконец, тот страшный вечер, когда она прибежала сломя голову в поместье. Решив связать свою жизнь с Фолле, она надеялась на поворот в судьбе, мечтала остаться рядом с тем, кого всем сердцем любила. «Фредерик, любимый, не бросай свою Кати! Я люблю тебя больше жизни, слышишь! У нас с Фолле скоро свадьба, но я люблю тебя! А еще… Я раньше боялась сказать, но я жду от тебя ребенка. Может, возьмешь меня к себе – служанкой, горничной, все равно! Только б нам с тобой не расставаться…» Она бросилась к его ногам и стала их обнимать, всю душу вкладывая в свои мольбы. Не ее ли телом он не мог насытиться, не ее ли целовал, кусал, терзал?

Голова Катрин судорожно дернулась, скатилась с подушки.

– О нет, не надо! – молила она в беспамятстве.