Волчья мельница

— Конечно, чтобы уехать из страны, нужны деньги. Но у меня есть на этот счет одна задумка… Клеретт, я уезжаю в Ангулем! В Пюимуайене, на площади перед церковью, меня поджидает на двуколке наш бакалейщик, мэтр Готье. Обещал взять меня с собой, ему тоже нужно в город. Лошадка у него старая, так что ехать мы будем долго. Но это все же лучше, чем идти пешком. Так что я пришел тебя предупредить, на случай, если ты все-таки надумаешь заглянуть в гости. По моему совету Жан с наступлением темноты переберется назад в Пещеру фей. Меня не будет два дня, и я не хочу, чтобы его нашли жандармы. Некий мсье Дюбрёй, начальник полиции в Ангулеме, утром зашел ко мне, задавал вопросы. Жан узнал и с тех пор места себе не находит!

Клер встрепенулась. Она уже корила себя за то, что ради собственного спокойствия отказалась от встреч с Базилем и его подопечным.

— Они обыскали дом?

— Если б обыскали, я бы уже был в тюрьме, моя крошка, и мы бы даже попрощаться не успели. Но, слава Богу, обошлось! Большой начальник надолго не задержался. Сказал, что обедал в Понриане и на обратном пути решил заглянуть ко мне — так сказать, визит вежливости. Но я знаю точно: пахнет жареным! Жану надо поскорее уезжать.

Девушка встала с ограды. Было видно, что она нервничает.

— Расскажешь, что ты задумал? — спросила она шепотом.

— Когда вернусь! Я, Клер, человек суеверный. В Ангулеме я протелеграфирую старому другу, который живет под Ла-Рошелью. Больше я ничего пока не скажу!

Базиль приблизился и погладил Клер по щеке, гладкой, как цветочный лепесток.

— Ах, молодость! Ты хорошеешь с каждым днем, моя Клеретт! Сейчас ты переживаешь свою весну, не растрачивай ее понапрасну.

Он взял ее за плечи и спросил с горькой улыбкой:

— Ты не ответила. Быть этой свадьбе или нет? Может, роскошь господского дома так вскружила тебе голову? Только не говори, что любишь этого типа!

Клер предпочла откровенность. Оправдываясь, она испытывала что-то вроде облегчения.

— Когда мы виделись месяц назад, я как раз возвращалась на коляске из Понриана. Я решила выйти за Фредерика ради своих родных. И я боялась снова встречаться с Жаном. Это было бы слишком больно…

— А у него, думаешь, душа не болит? Ты показываешь клочок рая парню, который до этого знал только ненависть и нужду, а потом исчезаешь.

Это не очень благородно, Клер! Ты меня разочаровываешь. Сходи хотя бы попрощайся с ним! И помни: это твоя весна, самое прекрасное время в жизни женщины. А сожаления останутся с тобой до конца жизни.

Приподняв в знак прощания шляпу, Базиль, широко ступая, зашагал по дороге. Клер чувствовала себя очень усталой. Она посмотрела на небо: до вечера еще далеко. На небольшом поле за деревянной оградой, которое стояло под паром, ее козы паслись на поросшей кустами ежевики густой траве. Клер свистнула, привлекая их внимание. Козы с блеянием подбежали к хозяйке, и та стала приглаживать им бороды, чесать между рожек.

— Ведите себя хорошо, мои девочки! Мне очень грустно.

Из-за зарослей терновника выпрыгнул Соважон. Его неожиданное появление рассеяло маленькое стадо.

— Соважон, место! Не смей трогать моих коз, слышишь?

Пес, виляя хвостом, потребовал ласки.

— Идем в дом, там прохладнее! — тихо сказала ему Клер. — Вечером у нас прогулка!

Глава 7. Грозы

Аристид Дюбрёй шел по улице Эвеше. В одной руке у него была трость с набалдашником из слоновой кости, в другой — кожаная папка для бумаг.

— На этот раз ему не уйти! — пробормотал он, останавливаясь перед своей дверью.

Проживал он уже много лет на четвертом этаже импозантного дома в старом городе, в сотне метров от собора.

Соседние дома — с серыми стенами и рядами окон, зачастую со скульптурными украшениями по фасаду — соответствовали его характеру одиночки, который коллеги характеризовали как сварливый. Квартира также отличалась строгостью стиля. Картины в коричневых и желтых тонах, темная мебель — почти монашеская обстановка, в которой полицейский размышлял над своими неудачами и организовывал победы. Не снимая пиджака, Дюбрёй сел за письменный стол. Ему не терпелось открыть досье в обложке серого картона, что он тут же и сделал.

«Базиль Дрюжон… Отъявленный анархист… В 1871 году пребывал на лечении в больнице при бенедиктинском монастыре в Туре с осложненным ранением. Работал школьным учителем в кантоне Лаваль…»

Дюбрёй процедил сквозь зубы:

— Отъявленный анархист…

Он ненавидел анархию, беспорядок и высокие философские идеи, часто приводящие к хаосу.

— Как сказал этот болван Фредерик? Ах да: «Если ищете в долине каторжника, то вам — к Дрюжону. Это бывший коммунар, из тех, кто строил баррикады!»

Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, представляя лицо бывшего учителя. Сейчас, задним числом, ему казалось, что вид у Дрюжона был встревоженный и что он прятал глаза.

— Жан Дюмон… — прошептал шеф полиции, беря другой листок — пожелтевший, с обтрепавшимися уголками. — Убил надсмотрщика Дорле на Йерских островах. Склонен к насилию. По совершеннолетию должен быть переправлен в Кайенну.