Волчья мельница

Он же вдыхал ее запах, лаская пальцами гладкую кожу у нее на плече, между блузкой и лентой шляпки. Другая рука уже скользнула к миниатюрным грудям, обежала их по контуру.

— Крошка Бертий, я люблю вас! И желаю одного — жениться на вас, сделать вас счастливой! Ну вот, наконец признание сделано!

Медленное возвращение домой помогло ему решиться. Сердце Гийома заговорило первым. Он более не представлял жизни без этого хрупкого создания, уязвленного жестоким роком, а оттого — еще более драгоценного в его глазах.

— Через пару недель я попрошу у мэтра Руа вашей руки. Разумеется, если вы согласны связать свою судьбу с моей.

Он обнял девушку, нежно поцеловал. Бертий высвободилась, хватая ртом воздух.

— Вы не можете меня любить! — возразила она. — Я — калека! Я не рожу вам детей. Я буду вам обузой… Ваше внимание, ухаживания — все это очень лестно, я почувствовала себя женщиной, как остальные. Да, я даже этим гордилась! И злилась на Клер, презирала ее — ту, кто столько лет обо мне заботится!

Слезы отчаяния брызнули у Бертий из глаз. Гийом мягко ее перебил:

— Бертий, вы неспособны кого бы то ни было презирать! Вы всего лишь лучше узнали себя, силу своего очарования. И повторяю — я не стремлюсь стать отцом! Если я буду вашим мужем, если вы будете дарить мне свои улыбки, свои губы… Я смогу довольствоваться вашей нежностью, вашим ароматом! Дорогая, мне двадцать пять, у меня хорошая рента и дом в престижном квартале Ангулема. Я сделаю вашу жизнь комфортной, мы будем путешествовать за границей.

Не отказывайте мне, умоляю!

Гийом не размыкал объятий. Смущение, стыдливость — все было забыто. Так река прорывает плотину… Юное тело Бертий против ее воли отвечало на прикосновения того, кто уверял ее в своей любви, ласкал ее, гладил. Она ощутила, как отзываются на ласку ее груди, и неизведанное прежде томление внизу живота. Клер рассказывала, не особенно вдаваясь в детали, о том счастье, которое Жан ей дарит, когда они занимаются любовью. Эти радости, это удовольствие — Бертий жаждала их познать. Трепещущая, неловкая, она вдруг обвила Гийома руками за шею, подставила ему губы.

— Любовь моя! — только и смог прошептать потрясенный мужчина.

Поцелуи его стали жестче, ненасытнее. Тихий стон восторга — и Бертий стала на ощупь расстегивать на себе блузку. Он помогал, путаясь в крючках и атласных рюшах. Наконец, прикрытые белым шелком, показались красивые груди, трепещущие в ритме ее учащенного дыхания. Опустившись на колени, он поцеловал ее в розовый сосок.

— Я люблю вас! Как я вас люблю!

Бертий гладила его по густым волосам, к которым так мечтала прикоснуться.

Лошади уже давно не стоялось на месте — конюшня недалеко… Голодная Рокетта пронзительно заржала.

— Пора возвращаться, — сказала Бертий. — Не дай бог нас кто-то увидит!

Гийом выпрямился, сел с нею рядом. Он тяжело дышал. Девушка застегнула блузку, поправила волосы. Она была вся розовая от волнения.

— Я вас обожаю, мой друг! Скажите мне еще раз, что хотите на мне жениться… Это такое счастье! У нас будет помолвка? Вы подарите мне колечко?

Она щебетала, как птичка, опьяненная весной. Данкур поцеловал ее в щеку, потом в губы. Прошептал, с улыбкой глядя на ее капризно надутые губки:

— Я осыплю вас подарками, дорогая! А кольцо пусть будет сюрпризом. Вы не узнаете ни дня, ни часа, когда я его вам преподнесу!

Он беззастенчиво переиначил стих из Евангелия[30]. Бертий укоризненно покачала головкой, но глаза ее смеялись. Гийом спрыгнул с коляски, поставил кресло на колесах куда следовало, а сам устроился на переднем сиденье.

— Н-но, Рокетта! Н-но, старая кляча!

— Слышала бы Клер, как вы называете ее лошадь! Вы такой забавный, darling[31].

Конечно же, Бертий мечтала о том, что найдется мужчина, добрый и преданный, который ее полюбит. А иногда осмеливалась даже представить себя замужней, в прекрасных платьях, скрывающих ее ноги. Этого воображаемого мужа она называла «darling», поскольку в ее представлении все английское было шикарным и бонтонным.

Одно удивляло ее в этот летний вечер — почему ей так повезло?

* * *

— Папа, ты в порядке?

Клер без стука вошла в родительскую спальню. Едва переступив порог, она поняла, что за звуки ее встревожили. Отец, вид у которого был совсем безумный, крушил все вокруг. Прикроватный столик валялся посреди комнаты, мраморная столешница была разбита на три куска. Колен подскочил к платяному шкафу и стал выбрасывать содержимое. Полетело на пол белье: наволочки, простыни, тонкие ночные рубашки, чулки и шерстяные кальсоны.

— Папочка, перестань!

Девушка произнесла это решительным тоном, но тихо — насколько хватило смелости. Отец внушал ей страх. Бормоча проклятия, он топтал, рвал все, что попадалось под руку. На лице у него была отрешенность, близкая к безумию. Перепуганная Клер заплакала.

Бумажных дел мастер оглянулся, и руки его бессильно повисли вдоль тела.

— Выйди из комнаты! — с трудом проговорил он. — Уходи, мама тебя не хочет… Ты не мальчик, в этом все дело! Уходи, тебе говорят!

— Папочка, милый! — крикнула девушка. — Папа, это же я, Клер!