Волчья мельница

— Папа, я поставлю тебе раскладную кровать в кабинете. Наверх тебе лучше пока не ходить!

Жестом указав Гийому с Бертий на еду на столе, она вышла.

«Управятся и без меня!» — подумала девушка.

В лучах заходящего солнца каменный пол террасы казался багряно-красным. Клер прошла в общую залу, а оттуда — в небольшое смежное помещение, где отец принимал клиентов и поставщиков. Поставила складную металлическую кровать, которой бумажных дел мастер пользовался, когда приходилось устроить на ночлег кого-то из подмастерьев.

— Завтра поставлю тут букет цветов и немного приберусь! У папы сейчас все из рук валится.

На душе у Клер было тяжело. Отец своим рассказом ее расстроил, но открытием это для нее не стало.

«Мама не желала меня видеть, когда я только родилась!

И мы с папой так же поступили с маленьким Матье! А ведь он — мой брат! Господи, я не хочу повторять ошибок матери! Завтра же заберу Матье у мадам Колетт. Жан уезжает, так что у меня будет море времени, чтобы научиться ухаживать за младенцем».

Она проговорила это про себя, потом, шепотом, — вслух, но все не могла поверить, что это правда. Жан уедет далеко-далеко… Им не целоваться больше под луной, смеясь от счастья. Не лежать обнаженными, не ласкать друг друга, упиваясь своей страстью. Это было похоже на смерть. Стиснув кулаки, она крикнула:

— Я больше не увижу маму и Жана! Их не будет рядом! Но Жан… Нет, только не Жан!

В комнату бесшумно вошел Колен. И, сраженный новым ударом, был вынужден схватиться за дверной наличник. Клер услышала и оглянулась.

— Папа, ты давно здесь? Смотри, я поставила кровать в углу. Тебя это устраивает?

— Клеретт! Ты любишь этого парня, племянника Дрюжона?

Она решила, что врать бесполезно. Не время ломать комедию.

— Да, я его люблю, папа. И сегодня вечером он уезжает. Мне обязательно нужно пойти попрощаться!

Бумажных дел мастер прошел к кровати и лег прямо на металлическую сетку. Клер воскликнула:

— Не ложись пока! Сейчас принесу из дома матрас, простыни и одеяло. Вставай!

— Клер, иди, куда собиралась! У Бертий есть с кем побыть. Поговорим обо всем потом. Потом, доченька! А я пока посплю.

* * *

Жан поджидал Клер в сумраке сарая. Близилась ночь. Первым на повороте дороги появился Соважон, за ним — хозяйка. Волосы у Клер были неприбранные, но траурную одежду она сняла и теперь была в сером платье, с шалью на плечах.

Он позвал ее, насвистывая припев из «Temps des cerises»[32] песни, которой обучил его Базиль.

— Жан! — позвала Клер, входя. — Какая я глупая! Я опоздала. Бежала и думала, что ты уже далеко…

— Неужели я мог уехать, не поцеловав тебя на прощанье?

Он обнял ее, уткнулся носом в ее шею, погладил по волосам. Клер закрыла глаза, позволяя себя баюкать. Со всем пылом отчаяния она желала насладиться этими последними минутами нежности.

— Базиль ушел в Пюимуайен, в кафе. Когда я подойду к церкви, он увидит меня и немного проводит. Клер, любимая, знай, что до Ангулема я буду добираться пешком. И хорошо, мне это даже нравится! Буду идти ночь напролет и думать о тебе, моя любимая. Там в шесть утра сяду на поезд.

В такие моменты принято клясться в вечной любви или умолять остаться, но с Клер было довольно слов. Она пыталась согреться в объятиях возлюбленного, запомнить его запах и свои ощущения.

— Жан, как же я буду по тебе скучать! Ты уверен, что все это не зря? Я могла бы поговорить с доктором Мерсье, объяснить! Пожалуйста, не уезжай!

Жан высвободился, взял ее за плечи. Чуть наклонившись, глядя на нее своими красивыми синими глазами, он попытался ее убедить:

— Это наш единственный шанс, Клер, если мы когда-нибудь хотим пожениться. Если меня задержит полиция, я сдохну в Кайенне. Я не могу так рисковать. Я буду тебе писать. Зима пройдет быстро, вот увидишь, а по весне мы снова будем вместе.

— По весне! — вскричала Клер. — Ты только об этом и говоришь! Но для меня весна — это так далеко! Жан, завтра я заберу маленького брата у мадам Колетт, и все на мельнице будет по-прежнему. Отец нуждается во мне. Бертий ему не помощница!

— А Данкур?

— Этот фат? Он издевается над бедняжкой Бертий! Поскорей бы он уехал!

Клер присела на солому, покорно склонила голову. Соважон поспешно улегся у ее ног.

— Ты очень переменился, Жан! У тебя правильная речь, совсем как у господ, кудрявые волосы и даже усики пробиваются! А помнишь тот вечер, когда ты приставил мне нож к ребрам? До этого ни один парень ко мне не прикасался, не говоря уже об объятиях!

Жан встал перед ней на колени. Осторожно обхватил ладонями ее лицо:

— Я свободен только благодаря тебе. Клер, ты дала мне все! Едем со мной, прошу! Еще не поздно!

Они долго смотрели друг на друга, не шевелясь. По щекам Клер катились горькие слезы. Мужчина, чье лицо ей не забыть никогда, в чьих глазах она готова раствориться, — нужно его отпустить, отказаться от его нежности и любви. Она прошептала едва слышно:

— Увы, я не могу уехать с тобой.

Он осторожно уложил ее спиной на солому. Она так и осталась лежать, раскинув руки, вся во власти своего горя. Кончиками пальцев он поднял подол ее юбки и подъюбника, стянул вниз кружевные панталоны.