Волчья верность (СИ)

— Ты должен был умереть сегодня, но мой племянник вступился, и вот ты здесь — цел и невредим, благодаря ему. Надеюсь, ты будешь верно служить ему.

Господин стоял неподвижно и смотрел на бритта до тех пор, пока тот не догадался, что мужчина ждет от него подтверждения. “Несомненно!” — процедил бритт сквозь зубы, старик торжественно кивнул, полностью удовлетворенный этим далеким от любезности ответом, медленно повернулся и неторопливо отправился в сторону дома.

Новый хозяин сам обратил внимание на ошейник и предложил его снять. Эска до последней секунды боялся, что он передумает, но уверенные руки слегка дотронулись до кожи, и проклятая железяка была снята. Вновь вернувшаяся острота чувств почти оглушила: запахи, звуки ворвались в череп, едва не разрывая его на куски… Он попытался скрыть от римлянина свое состояние, но Марк все равно заметил некоторую дезориентированность Эски, однако списал все на последствия от встречи с кулаками гладиатора.

— Сходи на кухню, поешь хорошенько, а то ты жуть какой тощий. Тот здоровый бугай тебе ничего не сломал?

— Нет. Все нормально.

Марк сходил вместе с ним на кухню и дал указание, чтобы его хорошо кормили: «Каждый день мясо. Ему надо немного поправиться».

Потом была прогулка, хозяин тяжело шагал, опираясь на Эску, ноздри затапливал тяжелый запах пота:

— Вот видишь, для чего тебе нужны силы? Таскать меня, как куль с песком… — Марк грустно улыбнулся Эске. —Может, пока мы гуляем, расскажешь свою историю?

Вот уж не было печали! Хотя делать-то все равно нечего…

— Этот язык мне не родной, боюсь, что рассказчик из меня не очень, — осторожно ответил бритт.

Марк еще раз улыбнулся. Ух! Вот это у него здорово получалось — искренне, как будто солнышко посветило и пригрело.

В сердце Эски давно уже жили лишь тоска и ненависть, но от этой теплоты что-то екнуло внутри. Отношение Марка было слишком… доброжелательным и спокойным, он как будто обволакивал, убаюкивал, обещал что-то такое светлое впереди… Эска не слишком доверял подобным вещам:

«Интересно, как долго он выдержит мой дурной нрав, не наказав?»

— Я же не прошу от тебя чудес красноречия, — произнес тем временем хозяин, — пара простых фраз на тему, кто ты и откуда.

— Римлянин хочет узнать прошлую жизнь раба? Это что-то новое! — Эска показал мелкие зубы в издевательской улыбке, отчетливо чувствуя, что его уже заносит, но Марк остался спокоен:

— Нормальное желание. Нам предстоит провести много времени вместе, должен же я знать, что за сокровище мне подогнал дядюшка!

— Если вкратце: вы пришли и разорили мой дом, я был оглушен и попал в рабство. Теперь я потерял всех родных и самое дорогое — свою свободу. Все, что ты должен знать, римлянин: ты жив до сих пор только потому, что у меня долг чести, — зло выплюнул Эска и уставился на римлянина.

МАРК

Марк смотрел в белые от злости глаза бритта и чувствовал, что подо всеми этими колкостями — боль и одиночество. Он понимал, что Эска гордец и ему нелегко приходится в неволе. И еще нарочитая непочтительность очень походила на проверку, подобную той, что дети устраивают учителям: насколько хватит у старшего самообладания? Как скоро седобородый старец покраснеет, затопает ногами от гнева и схватится за палку?

Уважение доставалось лишь сдержанным. Поэтому вместо вспышки, которую, конечно, ждал Эска, центурион улыбнулся. Дружелюбно и грустно:

— Я это уже понял. Ты горд и силен духом, подобным тебе тяжело смириться с несвободой.

— Откуда ты знаешь, каков я? — тут же огрызнулся бритт, недобро сверкнув серым глазом.

— Сужу по поступкам. На арене было получено доказательство смелости, гордость заметна в том, как ты себя держишь. А еще провоцируешь меня, пытаясь понять, что я за птица, сразу видно, что и боли не боишься…

Бритт снова открыл рот, явно собираясь продолжить его дразнить, в острых чертах проступило злое ехидство, но Марк опередил Эску, взмахнув рукой. Добродушно хохотнув, он произнес с некоторой долей снисходительности:

— Перестань! Это детство! Тебе все равно не удастся вывести меня из себя! Вижу же, что ты задумал. Нечего и пытаться!

Наверное, бритту послышался вызов в этих словах, потому что неожиданно его лицо осветила лукавая улыбка:

— Центурион уверен в себе? Не встречал еще ни одного римлянина, обладающего хладнокровием, достойным мужчины!

— До этого дня — не встречал! А теперь — вот он я! — горделиво возвестил Марк, продолжая ласково улыбаться тихо стервенеющему от этого рабу.

— Господин хочет поспорить? — Эска прищурился, сохраняя на лице легкомысленное выражение. — Только потом, чур, не драться!

«Похоже, его настроение довольно изменчиво, — подумал Марк. — А еще парень азартен, это хорошо, может, мне будет не так отупляюще скучно!»

— Во-первых, просто так спорить неинтересно! — медленно протянул Марк. — Надо на какие-то желания. Я вот, например, хочу, чтобы ты рассказал мне о себе. И еще нужны правила — доводить меня можно только словами и только наедине. Срок — до заката. Ну как?

Эска нахмурился: