Волчья верность (СИ)

— Я раб и не могу первым заговорить. Тебе достаточно просто молчать весь день, и ты выиграешь! Или же провести время с родственником…

— Предложения?

— Я человек новый, вот расскажи о доме, о том, как у вас тут принято, глядишь — день и пройдет.

— Зачем тебе знать о том, как принято? Небось, все равно по-своему переиначишь…

— Это смотря какие правила: если вы, к примеру, на ночь выпускаете во двор собак, то я, пожалуй, соглашусь с правилом: “Не выходить во двор ночью”.

— А ты, я смотрю, практичный парень, — засмеялся Марк.

Римлянин внимательно следил за бриттом во время разговора: парень держал спину прямо и дерзко смотрел прямо в глаза, это так не походило на вечно ускользающий взгляд Стефания и вселяло надежду. Эска со своей ершистостью, бессильной злостью, упрямством был очень понятен Марку и невероятно нравился. Именно несломленностью, отсутствием раболепия, внутренним стержнем. А еще Марк точно знал — он сделает все, чтобы затащить парня в постель. Когда нога перестанет так жестоко болеть. Если перестанет. Пока об этом даже думать было рано, не только из-за физической неспособности, но из-за характера самого Эски…

Они сошлись на том, что это вполне справедливые условия, и ударили по рукам.

После прогулки была перевязка. Эска сразу предупредил, что никогда сам не перевязывал. Пожилой раб долго ахал и охал, громко жалея Марка, ведь ему достался совершенно бесполезный раб. Эска хмурился и фыркал. Наконец, вдоволь насмотревшись на представление «старый распекает молодого и попутно рассказывает, как все было в его время», Марк сказал:

— Ну хватит, Стефаний. Ему не надо было это уметь. Я вот, например, готовить, как ты, не умею. Не придирайся. Я уверен, если ты не будешь ворчать и отвлекать, Эска научится гораздо быстрее…

Стефаний растерянно замолчал, а Эска послал Марку благодарный взгляд.

Весь вечер Эска упражнялся в остроумии, комментируя рассказы Марка и «особенности римского самосознания».

— Как для плохо говорящего на моем языке, ты используешь слишком сложные слова. Признайся честно: ты ночевал в библиотеке и заучивал все слова подряд.

— Я читать по-вашему не умею…

— Как же ты столько слов запомнил?

— А вот память у меня хорошая, не то что у чугуноголовых вояк!

— Эска, тебя надо на площадях показывать, как образец детского юмора. Чтобы все посмотрели, как никогда не надо! Между прочим, ты и сам вояка, разве нет?

— Нет, мы, скорее, охотники…

ЭСКА

«Помогите мне, боги!» — взмолился Эска про себя. Марк продолжал вести себя мило.

Римлянин заключил с Эской пари и Эска, к своему стыду, проиграл. Бритт всегда считал себя весьма злым на язык, это признавала и родня, но тут что-то даже засомневался в своих силах. Марк только улыбался в ответ на колкости или вполне бойко отвечал. Казалось, римлянин наслаждается их пикировкой. «Похоже на прелюдию…» — подумалось Эске. Он весь покрылся холодным потом от мысли, что может влюбиться в римлянина и хозяина. Это будет весьма… неловко.

Вечером Марк спросил:

— Ну, что, признаешь свой проигрыш?

И опять — ласковая улыбка. Но не такая — ласковая и липкая, какие дарили ему другие римляне, а ласковая и теплая… дружеская, неопасная.

— Признаю… — неохотно пробурчал бритт, — я должен рассказать тебе все о себе?

— Смысл подобных пари — ты споришь на то, что в другом случае ни за что не сделал бы! Конечно, все! Особенно то, что не хочешь!

Марк спокойно смотрел в глаза бритту, Эска похолодел, осознав, наконец, какое неосмотрительное обещание дал. Будь мужчина попроще, может, секрет удалось бы оставить таковым, но Марк явно желал предельной откровенности и… отвертеться не удастся.

— Это займет время, сегодня уже поздно. Завтра?

— Ладно, ты прав, — Марк вздохнул, — я сегодня ходил больше обычного, и моя дрянная нога дает о себе знать.

Да, Эска кивнул сам себе — он чувствовал кровь. Кстати, естественный запах Марка был весьма приятным, но кровь добавляла будоражащую нотку и заставляла Эску волноваться.

— Тебя надо перевязать на ночь?

— Да. И постарайся при этом не отправить меня к праотцам…

Эска улыбнулся Марковой немудрящей шутке и поймал себя на мысли: за сегодняшний день он улыбался больше, чем за последние три года. Будет обидно, если римлянин убьет его завтра…

Но на следующий день им было совершенно некогда поговорить: дядя пригласил хирурга, чтобы он осмотрел ногу. Рана Марка заживала преотвратно: кровила, дергала постоянными болями, скручивала мышцы судорогами. Кожа вокруг имела неестественный цвет и была горячее, чем нужно. Аквила, повидав за свою жизнь немало повреждений, решил, что с Марком что-то не так. Пора бы уже тканям зарубцеваться и перестать болеть. Потому и был вызван “наилучшейший”, по словам дяди, эскулап.