Волчья верность (СИ)

— Ты обвиняешь меня в обмане? — Марк прищурился, и Эска был вынужден пойти на попятный — оскорблений римлянин не заслуживал, пусть себе радуется.

— Зачем тебе это желание — непонятно, ведь я и так обязан выполнять приказы, — пробурчал Эска, впиваясь в расслабленно улыбающегося Марка недобрым взглядом.

— А если то, что я хочу попросить, нельзя приказать? — спросил Марк.

— Приказать можно все, — процедил Эска, начиная подозревать что-то нехорошее.

— Не все. Я вот хочу, чтобы ты мне почитал, ведь так лежать — ужасно скучно!

— Но я же не умею! — удивился Эска столь странному желанию.

— Знаю. Ты говорил. Что, если я пожелаю, чтобы ты обучился чтению? Приказывать такое глупо, ведь старание зависит лишь от тебя самого, а “отдать” проигрыш ты и сам захочешь, да? — Марк откинулся на подушку, страшно довольный собой, Эска наморщился:

— Так, хорошо. Принято. Два вопроса: читать умеет Стефаний, зачем мне-то дурью маяться?

— Эска, — вздохнул Марк и неожиданно положил руку на плечо бритту, — я ведь потом еще и поговорить хочу о прочитанном. Думаешь, со Стефанием это будет в удовольствие? Кроме того, у него свои дела есть, некогда на меня время тратить! А какой второй вопрос?

— Я знаю, что вы своих детей учите прямо на улице, мне что же — присоединиться к малышне?

— Нет! — Марк даже захихикал, представив себе Эску, восседающего среди ребятни, — я сам покажу тебе буквы и научу их складывать в слова. Еще нужна вощеная табличка, заодно и писать научишься! Ну, не хмурься, не так уж это сложно. Кроме того, я займусь делом и перестану лезть на стену от раздражения.

— А кто тогда будет ваши портки стирать, если господин будет заниматься “делом” и занимать им же меня? — ехидно вопросил Эска.

— Мы же не весь день! Не переживай, тебе хватит времени на все! Даже на портки и тогу, — полные губы сложились в улыбку, зеленые глаза засияли, и Эска согласился, конечно же, не забыв, впрочем, сделать вид, что недоволен.

***

К тому моменту, как Марку разрешили вставать, Эска научился читать, правда, медленно и с ошибками, но римлянин был очень доволен. Бритт, неоднократно видевший занятия детей, несколько опасался римской манеры обучения, но Марку даже в голову не пришло орать, а тем более лупить ученика. Он все время улыбался и не упускал возможности прижаться к Эске, якобы показывая, как правильно выводить буквы. На второе занятие Эска постиг хитрый план римлянина: Марк потребовал, чтобы бритт сел к нему на постель: “Я хочу видеть, как ты пишешь!” — сказал он, а сам, пока Эска старательно выводил линии, клал голову на Эскино плечо, накрывал пальцы бритта своими, щекотал дыханием шею, приобнимал за талию.

Прикосновения были невинны, но Эска-то чувствовал запах! От плотного, дурманящего аромата начинали подрагивать пальцы, кровь приливала к лицу, и думалось совсем не о правильном начертании римских закорючек.

В какой-то момент Эске начало казаться, что Марк не понимает, что творит своими касаниями. Иногда же ему казалось, что все происходящее — хорошо продуманное соблазнение, и тогда его охватывало раздражение. Вот только бритт никак не мог понять, на что: на то, что хозяин посмел покуситься, или на то, что никак не решается пойти дальше…

Наконец Марку разрешили вставать, и лекарь в очередной раз осмотрел ногу. Покачав головой, он сказал:

— Ткани слишком сильно повреждены. Нога не будет адски болеть, но ходить нормально ты не сможешь. Прости, парень, но я не всемогущ…

Марк выслушал приговор с непроницаемым лицом, коротко кивнул, сказав только:

— Уже хорошо.

Но Эска чувствовал больше, чем обычный человек: мускулы на лице римлянина еле заметно напряглись, складываясь в маску страдания, никому не видимую, кроме бритта, запахло потом и особым запахом — Эска называл его «безнадежность». Бритт едва удержался от того, чтобы поморщиться — это совершенно не подходило Марку, было чужеродным. Неожиданно стало остро жалко римлянина. Такого сильного духом, красивого, мощного… Небольшое повреждение ноги — и вот уже мужчина сильно ограничен в своих возможностях, наверняка для него это невероятно тяжело.

Через пару дней лекарь уехал, а Марк с Эской снова начали выходить на прогулки. Разговаривали мало: Марк был подавлен и мрачен, Эска тихо шел рядом, понимая, что мужчине нужно переварить неприятное сообщение. Дни тянулись, подобно патоке, вязкие и медлительные, Марк затих, погруженный в себя, Эске только и оставалось, что размышлять целыми днями. Простая работа не требовала сосредоточения, в голову лезли мысли о жизни. Одна была особенно навязчива: над Эской довлело неисполненное. Может, сделать вид, что забыл? Но он помнит. И это знание, мысль о несделанном, грызла, не позволяя дышать полной грудью. Однажды, во время прогулки, он решился:

— Я почти выполнил твое желание, но ведь было еще и обещание, которое я тебе дал в первый день, но так и не успел выполнить… — произнес Эска, не глядя на римлянина.