Волчья верность (СИ)

Волк в ответ только посмотрел и облизнул нос. Потом поднялся с пола, вывернулся из-под рук Марка и легко вспрыгнул на кровать.

— Эй! — запротестовал Марк. — У тебя же ноги грязные! И шерсть наверняка налетит!

Волк ехидно фыркнул и начал устраиваться, демонстративно повернувшись к Марку задом.

— Ну, и наглый же ты! — констатировал мужчина.

Животное устроилось в ногах, свернувшись и заняв добрую половину кровати, Марк некоторое время размышлял, что ему делать с этим странным волком, взглянул на Эскино место — никого. Угрозы от волка Марк не ощущал, так что решил просто лечь и спать.

— Слушай… Ты так лег, что мне уже места нет. У меня нога больная, как скрутит судорогой — еще пну тебя в нос… Может, рядышком вытянешься?

Как ни странно, зверь его послушался, с ворчанием и кряхтением поднялся, дождался, пока мужчина устроится, и привалился под бок. Засыпая, почти уткнувшись носом в волчью шкуру, Марк отметил, что неожиданный сосед пахнет как-то знакомо, только никак не удавалось припомнить, где он уже слышал этот запах…

ЭСКА

Увидев, что Марк проснулся и начал озираться по сторонам, Эска медленно, чтобы не напугать, вышел на свет. Обычно через несколько ударов сердца после появления Эски в ноздри ударялся резкий запах ужаса. Двуногий обливался потом и начинал завлекательно отдавать загнанной добычей.

Римлянин испугался, но уже через пару мгновений запах стал слабее. От Марка немного тянуло беспокойством, но не страхом. А потом широкие ладони опустились Эске на шерсть, заставив его самого струхнуть — все-таки двуногие несут опасность, а причинить вред нынешнему хозяину невозможно из-за клятвы, и волк занервничал. Однако человек сумел его успокоить. Прикосновения Марка неожиданно оказались весьма приятными. Звериная сущность млела от уверенных касаний и настойчиво кликала Марка не “двуногим”, а “вожаком”. Сам Эска не совсем понимал, почему у звериной ипостаси сладко дрожит внутри и до безумия хочется перевернуться на спину и подставить брюхо.

Человек был слабее, это понятно, но жертвой не пах, наоборот — был столь спокоен, что из глотки рвался тихий просительный скулеж. Марк смеялся, тихо, необидно, чесал холку и спину, Эска ощущал довольство и расслабленность, однако человеческая его составляющая была обеспокоена: двуногие боялись перекидышей, считали их слишком опасными и безжалостно истребляли, если появлялась такая возможность. Волка Марк не побоялся, но перекидыш — это другое… Звериная сущность не волновалась ни о чем, близость “вожака” сделала эту часть Эски совершенно беспечной, в конце концов бритт перестал противиться прошивающей волка эйфории.

Ласковые руки заставляли плавиться от восторга, уже давно никто не был нежен ни с волком, ни с человеком. Эска поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы Марк одарил его подобными прикосновениями и в другой ипостаси. Вслед за мыслью пришла короткая вспышка раздражения на самого себя, тут же, впрочем, растворившаяся — волк не умел злиться, когда ему так хорошо, значит, и Эска тоже был доволен.

МАРК

Утром Марк проснулся очень рано, едва встало солнце. Волка на кровати не было, зато спал голый Эска. Свернувшись клубочком…

Сердце пропустило удар. Многое становилось на места: нежелание говорить о себе, огромная для такого тела физическая сила, постоянная напряженность и это чувство… Марк все время ощущал бритта как нечто дикое, неукротимое и опасное, хотя и не для него. Римлянин был уверен в Эске, в том, что он не только не причинит вреда, но и будет защищать.

В первый день бритт признался в своей ненависти, но, хотя на словах Эска его ненавидел, заботливые руки выдавали истинные чувства. Ухаживая за ним, раб был очень аккуратен, боясь причинить лишнюю боль. Осторожно поил отварами, не проливая ни капли. Был терпелив к Марковым капризам. Все вместе это уже не походило на простое выполнение своего слова. В каждом жесте таилась симпатия, взгляд выражал беспокойство и искреннее желание помочь.

Пока Марк задумчиво разглядывал бритта, тот успешно имитировал дрему, и только дрожание ресниц выдавало его внимательному взгляду. Конечно, перекидыш проснулся одновременно с Марком, но по какой-то причине дал римлянину некоторое время на обдумывание ситуации.

Марк еще немного полюбовался на изгибы поджарого тела, покрытого еле заметным светлым волосом, и притронулся кончиком пальца к моментально заалевшему уху. Эска чуть слышно вздохнул, открыл глаза и нащупал Марков взгляд.

Серые глаза бритта загадочно мерцали, губы плотно сжимались в тонкую линию, волосы от соприкосновения с тканью растрепались и торчали во все стороны даже больше обычного…

Марк подумал, что Эска невероятно красив. Не так, как красивы ухоженные, облитые маслами и подкрашенные юноши, которых часто можно встретить в доме уважаемого римского гражданина. Бритт, в противоположность округлым, плавным в движениях мальчикам, словно бы весь состоял из острых углов, движения — точны и экономны, вместо покорности — сопротивление, вместо кокетливой завлекающей улыбки — ехидный оскал.

Эска наклонил голову и сел, не стесняясь своей наготы: