А я ещё я вовсе не понимаю, зачем всё это отчим задумал. Наследство мама большое оставила, это да. Я и не знала о его размере, только слухи ходили – мол, женщине и такие деньги дадены! Мама впервые вышла замуж за отца Малинки, который взял жену уже в тяжести. Родилась я, потом сестра. Отчим был солидного возраста, даже, скорее, стар, видно, мама не от хорошей доли за него шла, не столько любви искала, сколько защиты. Но после она отзывалась о нём всегда с добром, ни слова плохого мы с Малинкой не слышали. Он богат был, оставил ей всё, что имел. А от деда ей досталась коллекция колдовских штук. Мы мало о них знали, только, что дед к концу жизни очень на всё в мире колдовство зол был да наказал дочери никогда его наследства без крайне надобности не касаться. Знаю только, что запер он все эти штуковины в крепкие сундуки и спрятал в подвале.
После смерти деда и Малинкиного отца с двумя дочерьми на руках мама жила скромно, однако все знали – имущества у неё на хранении немало – золотых монет да драгоценных каменьев, несколько домов, даже в столице, и большой кус торгового флота. Любой был бы рад их заполучить. Отчим, помнится, по-всякому маму уговаривал отдать ему деньги, чтобы пустить в дело. Мол, чего они зря лежат, должны ведь работать! Мама отказывалась, всё с усмешками да с шуточками, мол, пусть лежат, хлеба не просят. Отчим злился сильно, только поделать ничего не мог. Раньше. Однако мамы больше нет. И что мешает отчиму объявить нас с Малинкой мёртвыми да забрать всё имущество себе? Зачем на колдунов да на награду за поимку тратиться? Так далеко поиски засылать?
Что-то не складывалось. Даже… может, они знают, что я душа Гордея? Душа Князя, как оказалось? Может, его убить хотят?
Меня словно в кипяток от этих мыслей бросило.
Но нет, этого не могло быть. В дороге захватчики мои ни словом не обмолвились, как такое возможно? Ведь подобного не скроешь, от радости хоть один бы разбойник да проговорился! Да и причину тогда с замужеством не стали бы придумывать – лишние хлопоты.
Они не знают, что жизнь Звериного князя теперь от моей зависит, что она у нас одна на двоих.
И эту тайну нужно хранить пуще всех остальных! Чтобы никому даже в голову не пришло!
Вот какая у меня теперь задача.
Позже на пути показалась деревня. Людская деревня, в которой были жители. Они выходили на дорогу, насторожено смотрели и не приветствовали княжеский отряд с той радостью, что следовало.
Не успели мы подъехать к большому двору, где, судя по зажиточности жил староста, как навстречу высыпало несколько людей в воинском облачении. Выглядели они не очень – доспехи не блестят, местами ржавые и примятые, лица уставшие, кое-кто после лечения, руки-ноги перебинтованы.
– О, кто прибыл!
Княжеский отряд встретили тут без приязни. Кивали, но провожали настороженными взглядами. На меня смотрели без интереса.
Главному боярину княжеского отряда местный староста был знаком – заезжали как к себе домой. Тесно было за воротами, конюшня уже другими конями занята, двор вещами забит. Будто где-то собрали и привезли, свалили кучей.
Не из звериных ли земель?
Вон кухонная утварь, серебряная, вон вышитые скатерти… Шапка меховая, одеяло пуховое… а вот вовсе старая кастрюля, рваный тулуп. Они всё подряд гребли?
Во рту кисло как стало, мерзко.
– Ссаживай её. В дом веди на кухню, пусть там пока сидит, – приказал боярин, который командовал отрядом. Был он тучен, дорога давалась ему тяжело, так что все от его злобы стонали. – А ты, девка, вздумаешь бежать, помни, что тут собак на улицу выпускают, натравливают на чужаков, далеко не уйдёшь да помрёшь страшной смертью.
Левак схватил меня за локоть и потолкал на кухню.
– Да куда! – Басовито крикнул с крыльца хмурый мужчина в льняной рубахе в пятнах пота. – Наследит в доме! С заднего хода веди!
Видимо, сам староста. Левак послушался и мы принялись обходить дом по двору, по утоптанной земле, покрытой сором.
Да, набежало к старосте местному гостей, ничего не скажешь. И всех же накормить да спать уложить нужно. Накладно, поди, и отказать не посмеешь.
– Шевелись!
Сказать бы ему, что и сама дойду, только какой толк? Левак хоть не злой, плевать ему на меня, он сам сказал, но тумака дать может, просто так, с досады.
А чёрный двор, огороженный старым забором из тех досок, что уже погнулись или жучок их поел… большой, оказывается.
А посреди двора у колуна для дров стоит клетка.
– Чего встала?
И не только встала, а и зажмурилась, будто это могло что-то изменить.
Клетка – а в ней волк. Свернулся клубком на дощатом полу, лапой нос прикрыл. Ушки только торчат – аккуратные такие. Или, постой-ка… Волчица?
– Чего, говорю, уставилась? А ну иди, не охота мне с тобой возиться дотемна!
Волчица подняла голову. Точно… глаза разумные. Так и есть – поймали оборотницу и заперли. Не на верёвку посадили, как обычную собаку, а в клетку, чтобы точно не сбежала.
Нельзя себя выдавать. Как не хотелось остановиться и узнать, в чём дело, пришлось отвернуться и послушно идти на кухню.