Волчина позорный

Все разошлись до завтра. До первого допроса самых нужных, удачно пойманных кровавых слуг «оборотня» Серебрякова. Автоматчики ночью стреляли в ответ на ружейные выстрелы, но Малович проснулся на минуту, послушал и уснул до утра.

В девять часов, когда утихомирилось хаотичное перемещение почти бегущих на рабочие места граждан, обязанных переступить порог своей конторы до звонка, который ровно, минута в минуту, давал вахтёр. Палец на кнопке он держал минут пять и после девяти. Практически все вахтёры в больших, стоящих в центре города организациях, были людьми с благородной душой.

То есть опоздать можно было минут на пять. Пока тарахтел звонок. Но дольше держать кнопку — перебор. Директор мог обратить внимание. После того как в холле становилось тихо, опоздавшие с горестными лицами шли к столу, а там лежал журнал, куда каждый записывал свою фамилию и время опоздания. К концу квартала из «штрафников» профсоюзный комитет выбирал самых злостных и у них слетала квартальная премия.

Остальные получали выговор, и им было стыдно. Так считало, правда, только начальство. Система «от звонка до звонка» работала исключительно в крупных конторах. А в маленьких была нормальная советская вольница. Приходили когда хотели, днём бегали по магазинам, а домой тоже не особо спешили. Оставались на пару часиков выпить-закусить мужики, а женщины добивали до финала сплетни, которые не удалось целиком обсудить за рабочий день.

В управлении уголовного розыска вахтёра не имелось, звонков не было, но все приходили раньше. Дел было много у всех. Вот сегодня быстрее всех прибежал в кабинет начальник, подполковник Сергей Ефимович Лысенко. Он написал несколько рапортов начальству и сел на подоконник думать: как бы поэлегантнее и на хороший срок определить «кума» Серебрякова.

Лысенко считался думающим милиционером. Таких было немного. А остальные либо тупо писали одинаковые протоколы, либо носились с пистолетами за подозреваемыми. Уважали подполковника ещё и за то, что он никому не позволял обижать своих сотрудников. Даже начальнику всего УВД генералу Шевцову.

Тем не менее, генерал держал Лысенко в строгости, но по другим причинам.

Пришел Сергей Ефимович в управление после полугодовых офицерских курсов в пятидесятом году. До этого после войны работал столяром на мебельной фабрике. Воевал он с октября сорок первого, со дня основания Карельского фронта. Был под пулями и в Карелии, и в Заполярье. Потом, ближе к концу войны, его перебросили на фронт первый Белорусский и с ним он дошел до Берлина, брал столицу вражескую вместе с армиями Украинского фронта, получил четыре дырки от пуль на руках и ногах, а в апреле сорок пятого осколком мины ему переломало колено.

И до сих пор он хромал, но не носил ни протез, ни палочку-клюку, чтобы хромать не так сильно. На груди в праздники милицейские и военные носил два ордена Красной звезды и орден Отечественной войны первой степени. Медалей имел пять штук, но к кителю их не цеплял. Хватало важных орденов. На курсы он поступил капитаном запаса. Окончил с майорской большой звездой и сразу попросился в уголовный розыск. Генерал Шевцов изучил его военное прошлое, назначил начальником управления уголовного розыска и через пару лет представил его к званию подполковника. И всем хорош был Лысенко. Его любило и ценило всё большое управление. Но он был единственным в милиции, кого раза по три в год то исключали из партии и понижали до майора, то возвращали на прежнюю позицию. Причём начальником «уголовки» он оставался всегда. Не трогали. Лучше него с сорокового года, считай, не было командира.

А из партии исключали в связи с его странной жизнью. Он не пил много, не бегал по бабам, работал как проклятый и отдел «угро» всегда опережал остальных по всем показателям. Лысенко не хамил подчиненным, сам часто участвовал в задержаниях, ни разу не просил в больнице бюллетень, и не было такого дня, чтобы он не вышел на работу. Он играл за команду УВД в республиканских соревнованиях по шахматам и девять раз из десяти становился чемпионом. Побеждал он и на всесоюзных соревнованиях по стрельбе. Из автомата, пистолета и ручного пулемёта. Привозил из Москвы в Управление золотые медали и грамоты, которые генерал распорядился в рамочках под стеклом развесить в своей приёмной. Гордился он Сергеем Ефимовичем, уважал и по мужски любил.

— Этот офицер честь имеет! — говорил он о Лысенко на всех собраниях и заседаниях.

Но всего одна трещина в его монолитной как бетонная опора моста жизни делала её рваной, нервной, нездоровой и временами Лысенко напивался до «зелёных человечков», чего не происходило с ним в обычной жизни, ночевал в кабинете неделями и ел в пельменной за углом, разбивал о стены шахматные доски и потом полдня собирал по кабинету фигуры.

Раз в три месяца в дом подполковника прилетал сам чёрт, не иначе. Добрая, но нервная жена его Анастасия находила либо его носки не в том месте, где им положено быть, и начинала без вилки кушать мужа до костей. В конце истерики она подходила к Сергею Ефимовичу сзади, обнимала его и шептала.