Волчица и Охотник

Но это всегда было так. В тот момент, когда я вошла в Кирай Сек, облачённая в волчий плащ, я поняла, что умру прежде, чем снова выйду за городские ворота. Вспоминаю, как Эсфирь хитро поговорила с царём, убеждая его так бережно, что тот смог бы съесть потемневшее пятно на яблоке. Я могу попытаться сделать то же самое сейчас.

– Стало быть, ты убьёшь её. – Мой голос звучит мягко, осторожно. Гашпар бы похвалил меня за то, что я цежу так мало яда. – Как и остальных. Добавишь её ногти к своей короне.

– Она не такая, как остальные, – отвечает король. – Она – видящая.

– И какую же силу, по-твоему, тебе подарит её смерть? – В моём сознании возникают образы Вираг, корчащейся на земляном полу. – Магия видящих – это не то, что ты думаешь. Их видения приходят непредсказуемо, и то, что они видят, никогда не совпадает с тем, что ты действительно хочешь увидеть. Ты считаешь, её сила позволит тебе проникнуть в разум бея, предугадать его действия до того, как он их совершит, но это не так. Совсем не как с…

Осекаюсь, почти упомянув турула, захлопываю рот.

Глаза короля Яноша покрываются пеленой. Он идёт к длинному зарешёченному окну, и его лицо сереет в квадратах влажного света. Я не могу не думать о статуе его отца во дворе, сгорбленного наследием своих промахов.

– Если я сумею положить конец войне, – говорит он, – то сумею покончить и с тем, что тревожит нас здесь. Когда не хватает пищи, а сыновья погибают, народ всегда ищет виноватых. Нандор указал им на Йехули и на язычников. Теперь меня обвиняют в том, что я их защищаю. – Его взгляд перемещается на меня, мутный, как вода в пруду, в котором бьётся какая-то рыба. – В самом деле, волчица, что я, по-твоему, должен делать? Ответь мне… твой совет может быть не менее полезен, чем совет моих скучных вельмож, которые пекутся только о своих сокровищах.

Его слова ошеломляют меня, не говоря уже о мольбе в голосе. Он вовсе не такой шут, как я думала, – потягивающий вино, не обращающий внимания на ножи, нацеленные ему в спину. Я помню лицо графа Ремини в толпе и всех этих Охотников, чёрных, словно тени. Возможно, король так же скован, как и я, так же скован, как и Гашпар, и готов выжить любой ценой, как бы та ни была постыдна. Правда о том, каков король по своей сути, не приносит мне утешения. Мне почти хочется, чтобы я всё ещё могла представлять его чудовищем, каким-то семиголовым зверем с хлещущими языками, пожирающим волчиц на ужин. Теперь я вижу лишь тощего пса, грызущего старую кость, уже давно лишённую всех самых сочных кусочков.

– Тогда почему ты их защищаешь? – спрашиваю я, когда наконец могу с собой справиться. – Почему не завершишь то, что начал Святой Иштван?

– Ты уже знаешь, – отвечает король.

И в тот миг меня озаряет, что я в самом деле знаю. Знаю с тех пор, как впервые увидела его ужасную корону, с тех пор как увидела графов в их языческих облачениях, украшенных перьями, укутанных в медвежьи плащи. Они не могут полностью уничтожить древние традиции, иначе потеряют свою власть. Они будут забирать лишь то, что им нравится – ногти и титулы, дающие им право по языческой крови; одну девушку раз в несколько лет, а не всё селение. Нандор сказал мне, что Патрифидия создала Ригорзаг, но это не так. Ригорзаг состоит из тысяч различных нитей, сплетающихся воедино, как корни деревьев, делающихся всё выше и толще, стремящихся к некоему невозможному целому. Митрос и Вильмёттен подобны двухглавой статуе или монете с разными лицами с обеих сторон.

Я отсекла себе палец, чтобы выжить. Гашпар позволил отцу вырвать у него глаз, чтобы тот не перерезал ему горло. И теперь Котолин должна погибнуть, чтобы остальные люди в Кехси могли жить.

– Значит, вот оно как, – говорю я голосом, охрипшим от боли. – Ещё одна девушка умрёт, чтобы удержать волков за порогом.

Король чуть пожимает плечами, смотрит прямо. На миг я вижу в нём Гашпара – словно игра света.

– Я знаю, ты, должно быть, ненавидишь меня, волчица. Но я уверен, что моего сына ты ненавидишь ещё больше.

Мне больше некуда идти, поэтому я возвращаюсь в свои покои. Разум и тело обременены грузом тысячи непринятых решений. Сейчас небо уже чёрное, бездонное и беззвёздное. Прошло несколько часов с тех пор, как мы с отцом задержались в доме Батъи, но воспоминание кажется таким невероятно далёким. И хотя я пытаюсь вернуть его, я не могу вернуть это чувство тепла. Всё, что я вижу перед мысленным взором, – это Котолин, исчезающая в коридоре, словно белый камень, брошенный в колодец. Всё, что я вижу, – это лицо Нандора, багрово-золотое в отблесках факелов.

Ворот платья Йозефы кажется теперь слишком тесным; от накрахмаленного шерстяного воротника на горле сыпь. Словно движимая какой-то невидимой рукой, подхожу к сундуку у изножья кровати и достаю свой волчий плащ. Волчий плащ Котолин. Зубы волка кажутся сейчас желтее, чем я помню. Когда я касаюсь одного из них, от него откалывается крохотный осколок кости и остаётся у меня на пальцах. Обыскиваю карманы и нахожу мамину косу, свернувшуюся, словно холодная змея. Крепко сжимаю её в кулаке.