Волчица (СИ)

Так прошли две недели. Потом еще одна. И еще… Вначале каждую субботу Настя ждала с отвращением, как если бы ей каждые шесть дней приходилось глотать «кишку» для исследования желудка. Было у нее такое приключение…глотала! Незабываемое впечатление, когда тебе суют ЭТО в глотку.

Ну а потом как-то все…притупилось. Вышла, убила, вернулась. Больше не попадалось таких противников, каких ей дали в первое выступление. И красоток больше не было. Толстые, страшные, звероподобные, неуклюжие и грязные, хабалки, которые поливали ее руганью, и тихие, безвольные куклы, неспособные на сопротивление.

Одна только тронула сердце Насти, и в этот вечер Настя не читала книги, лежала, думала, и ей хотелось плакать. Вот только плакать теперь она не могла. Это раньше слезы текли из ее глаз, будто осенний ливень на тротуар. Теперь — в глазах жгло, и…ни одной слезинки. То ли из-за действия снадобий-мутагенов, которые она продолжала принимать под надзором лекаря (а вдруг выплюнет!), то ли просто стала взрослее. Да и немудренО повзрослеть после того, что с ней случилось за эти месяцы. Прошло меньше года, а казалось — целая жизнь.

Этот бой выбил Настю из колеи, если только можно назвать его боем. Когда Настя вышла на арену, перед ней стояла обычная, простая девчонка, каких много в любом мире, на любой улице. Не красивая, не страшная, не уродливая, и не модельная. Почему-то Насте запомнилось, что у девушки левая грудь была заметно больше другой, и соски торчали чуть вбок, крупные, сжавшиеся от сквозняка. Она ладонями прикрывала лобок, обросший волосами, что здесь считалось неприличным — нет, не прикрывать, а отращивать на этом месте волосы. «Как дикарка! Как обезьяна!». Девушка смотрела на Настю широко раскрытыми глазами, а когда та подошла, бесстрастная, холодная, как сама смерть, вдруг тихо сказала — неслышно в грохоте осатаневшего от предвкушения крови зала, но Настя разобрала:

— Пожалуйста, убейте меня не больно. Я так боюсь боли…

Настя не знала, не расслышала — что именно та совершила, и почему ее приговорили к страшной смерти через костер, на медленном огне. Она лишь знала, что если не убьет эту девушку, то несчастная будет медленно, очень медленно поджариваться — начиная с ног, а если не умрет от болевого шока — все выше, выше…превращаясь в окровавленный, обугленный кусок мяса. И она, Настя может лишь помочь ей уйти без боли. Как врач, делающий эвтаназию.

Тогда Настя подошла к девушке, обняла левой рукой за плечи, и правой взялась за ее сонную артерию, пережав так, чтобы в мозг перестала поступать кровь. И стояла так еще долго после того, как девушка уже обмякла и повисла в ее руках. Потом рванула голову, переломив шейные позвонки. Так, на всякий случай, чтобы та ненароком не ожила. А затем положила девушку на арену, уложила руки вдоль тела и закрыла ей глаза.

Трибуны вначале замерли, увидев как Волчица обняла жертву, потом начали кричать, свистеть, вопить, ругаться, особенно после того, как Настя расправила тело убитой и не позволила утащить ее с арены волоком за ноги, сбив одного из рабочих с ног (Второй унес девушку на руках). А Настя после этого не ушла, остановилась посреди арены, и глядя на рожи, которые окружали ее со всех сторон, подняла руки, и сложила пальцы в неприличный жест, показывая, что трахала она всю эту поганую толпу, всех уродов, которые пришли посмотреть на смерть людей.

Эллерс послал двоих мужчин их охраны, здоровенных туповатых парней вывести ее с арены, потому что она так и стояла, оскаленная, как зверь, и все протягивала залу свои сложенные в местный аналог «фака» пальцы. Но Настя отказалась уйти. Она дралась с этими парнями, и победила — сбила их с ног, и пинала, завывая и вопя, как сумасшедшая больная волчица.

И тогда за ней выслали еще четверых — она успела сбить с ног двоих, прежде чем на нее навалились всей массой, и это было похоже на то, как медведь Балу в мультфильме про Маугли дрался с рыжими собаками. Те бросались на медведя с всех сторон и разлетались, разбрызгивались, как грязь, слетающая с его могучих лап. В ярости Настя даже сумела встать — вместе с вцепившимися в нее четверыми бойцами, но ее опять повалили, и уже на руках, брыкающуюся, воющую и скрежещущую зубами утащили с арены под неумолчный ритмичный вой и крики: «Вол-чи-ца! Вол-чи-ца!»

Как ни странно — Насте за содеянное ничего не прилетело. Нет, не так — прилетело, но совсем не плохое. Ее поощрили десятком золотых. Народ на трибунах был в восторге от поведения своего кумира — безумной Белой Волчицы. Ведь только безумица могла пожалеть какую-то там шлюшку, убившую своего приемного отца. Пожалеть, и убить ее ласково, сделать так, чтобы она просто уснула.

А то, как она разбрасывала охранников — восприняли с восторгом, и об это эпической битве потом шумел весь город, пересказывая в лицах тем, кто не смог попасть в Арену на знатное представление.