Волчица

– Благодарю вас, маркиз, за ваше доброе мнение; оно стоит удара шпаги. До завтра, у трех сосен в Булонском лесу, в восемь часов.

– Чем скорее, тем лучше, – отвечал тот, отходя прочь с поклоном.

Шумный говор поднялся среди свидетелей столь неприличной сцены, разыгравшейся так быстро, что королева, на другом конце стола, не могла хорошенько понять, в чем дело. Зная горячий характер своего шурина, она объяснила себе случившееся раздражением, с которым он, несмотря на частое повторение, переносил свои проигрыши; но спорившие были другого мнения, тем более, что выигрыш банка был необычайно велик и многие склонны были верить, что их обманули.

Игра прекратилась, общество разделилось на группы, и Монтарба заметил, что все избегают его как зачумленного. Обратившись к одному, к другому, он убедился, что игра окончена. С этой минуты, он не будет более терпим в обществе, к которому принадлежал по праву. А между тем, маркиз де Вокур был известен своим искусством драться на шпагах, и графу Арнольду нужно было подумать о секунданте.

Заметив удалявшуюся по коридору высокую фигуру Фицджеральда, он поспешил за ним, прося его драгоценного содействия в столь хорошо знакомом ему деле.

Тот ласково посмотрел ему в лицо.

– Неужели это правда? – сказал он. – Я никогда не поверю! Если так, мне бы следовало самому всадить в вас шпагу. Как бы то ни было, вам нужно было просить меня раньше; я уже обещал той стороне.

Глава двенадцатая

Несмотря на резкий ветер и холодную, сырую погоду, кровь графа Арнольда горела лихорадочным огнем и краска гнева все еще покрывала его щеки, когда он машинально, как во сне, вышел из своей кареты у отеля Монтарба. У дверей стояла Леони, плотно закутанная в плащ, в черном атласном капюшоне на голове, бледная и взволнованная, с нетерпением ожидая известий о результате игры. Он прошел бы, не заметив ее, но она положила свою руку на его плечо и с беспокойством заглянула ему в лицо.

– Вы проиграли, – прошептала она. – Что-нибудь случилось… Скажите мне правду. Сейчас же, скорее.

Монтарба отворил дверь в одну из комнат нижнего этажа, которая еще была освещена.

– Войдите сюда, – проговорил он спокойным, ровным голосом, который так очаровывал ее, – мы будем одни. Вы не боитесь?

– Боюсь ли я?

Тон ее выражал насмешку и самоуверенность, а между тем, замерзая на ветру у подъезда, она не раз созналась себе, что он единственный человек, которого она любит и боится.

Монтарба налил себе стакан красного вина из стоявшей на столе бутылки и выпил его залпом. Он был воздержан, как и большинство его соотечественников; для него прекрасное, чистое вино южной Франции, служило столько же возбуждающим, сколько успокоительным средством.

– Выпейте и вы, Леони, – сказал он любезно. – Нет? Вы правы: вино вызывает краску на лицо, а вы так хороши с этой бледностью.

Леони обрадовалась, что он снова приходит в себя, обрадовалась, может быть еще более тому, что он восхищается ее белым, бледным лицом, и потому ответила резко:

– Что за вздор! Я не для того ждала вас два часа на холоде, чтобы услышать, что я недурна собой. Будем говорить о деле. Что вы сделали сегодня в Версале?

– Выиграл в полчаса пять тысяч луи.

– Прекрасно! Но это не все: выигравший не станет осушать стакан, не переводя духа, как вы.

– Я вместе с тем и проиграл; проиграл возможность получить величайшую ставку, когда-либо бывшую за столом короля. Но это все пустяки; я проиграл еще кое-что.

– Что же?

– О, сущий вздор! Только – честь Монтарба. Она существовала двадцать поколений, и, может быть, пора ей было поизноситься. Все равно, не станем больше говорить об этом.

Он говорил с хриплым смехом, стараясь распустить кружевной галстук у себя на шее. В отношении Арнольда, Волчица оставалась женщиной; она готова была расплакаться.

– Расскажите мне все, – сказала она, кладя свою сильную, красивую руку на его рукав. – В настоящее смутное время гражданин Монтарба может выиграть больше в деле чести, чем проиграл граф Арнольд.

– Я поступил так с благой целью, – продолжал Монтарба, обращаясь более к самому себе, чем к своей собеседнице. – Для себя, я не стал бы употреблять такого средства. Человек обязан жертвовать всем, жизнью, состоянием, даже честью, для своего отечества… Теперь я действительно патриот, Леони, если и не был прежде! Два часа тому назад брат короля сказал мне, что я „мошенничаю" в глазах всего двора.

– Де Артуа! – повторила она задумчиво. – Это скверная история; но могло бы быть и хуже. Арнольд, ведь вы не можете вызвать на дуэль особу королевской крови?

– Вы правы, Леони; действительно, могло бы быть и хуже. Я мог бы не получить никакого удовлетворения, если бы один из общества не выступил вперед и не занял места его высочества.

– Кто же это?

– Маркиз де Вокур.

Лицо Леони судорожно искривилось,

– О, Арнольд! – воскликнула она, – я слышала о нем. Брат говорит, что у него нет соперников в Париже в искусстве драться на шпагах.

– Но ведь и я умею немножко владеть шпагой, Леони. Вы думаете, что я способен только танцевать.