Волчица

По мере того, как надвигалась буря, собирались и они – эти зловещие птицы; стаями в две, в три, в десять, в двадцать, в сто, по мере того как чернели небеса и усиливалась буря. То было странное войско амазонок – эти парижские рыбные торговки, неустрашимые, грубые, необузданные и безнравственные, но при всем том сохранившие какое-то свое собственное чувство чести и верности своим традициям, друг к другу и к привилегиям своей касты.

Открытие Генеральных штатов и созыв представителей Франции, которые, по мнению Людовика, должны были спасти ее, назначено было на четвертое мая. Суровая и томительная зима, наконец, миновала. Весна, появляющаяся во Франции, как появлялась, вероятно, в раю, свежая и прекрасная, расцветала полная надежды и радости, как молодая девушка из ребенка становящаяся женщиной. Легкие белые облака безмятежно плавали в чистом голубом небе, свежий ветерок шелестел роскошной молодой листвой, еще не утратившей нежно-зеленого оттенка, птицы висели в прозрачном воздухе или щебетали в чаще; а парижские торговки, сбиваясь в крикливые стаи, бранились и жестикулировали, злобно потрясая голыми, загорелыми руками и призывая из мирных небес проклятия на все чистое, прекрасное и благородное на земле.

До какой степени успел разрастись мятеж в Париже, поддерживаемый клеветой, изменой и щедрым расходованием денег, усердно доставляемых герцогом Орлеанским, может быть, меньше всех знал король и его ближайшие советчики. Людовик, добродушный, неподвижный и ленивый, одаренный только пассивным мужеством, всегда склонен был видеть лучшую сторону вещей, а Неккер, питавший, или делавший вид, что питает преувеличенную веру в человечество, довольствовался применением собственной системы правления, изучая стремления народа, как мореплаватель наблюдает за колебаниями компаса, и готовый идти туда, куда подует ветер. Правда, королева, успевшая, благодаря своему природному здравому смыслу и прекрасным дарованиям, почерпнуть кое-что из государственной мудрости своей матери и ее советчиков, выказывала инстинктивное сознание опасности, но была, во-первых, слишком предана королю, чтобы открыто расходиться с ним во мнениях. Таким образом, корабль неудержимо несся к подводным камням, имея неопытного капитана, опасный груз, мятежную команду и нетвердую руку у кормила.

Носитесь же, кружитесь со зловещим карканьем, вестники бури, спешите впереди ее, смешивая свои зловещие крики со стонами приближающейся бури, с глухим, неустанным и неумолкающим ревом безжалостного океана!

Генеральные штаты, свободное собрание представителей нации, состояли из дворянства, духовенства и среднего, или третьего сословия; но, так называемые реформаторы, требования которых легко исполнялись, до сих пор избалованные успехом, потребовали еще две новых уступки. Во-первых, чтобы третье сословие равнялось по числу обоим другим вместе взятым, во-вторых, чтобы все они совещались в одной комнате. Очевидно, что в подобном собрании, народная пария всегда обладала бы большинством; но агитация, которой поддерживали эту революционную меру якобинцы, с орлеанистами во главе, была так сильна, что Неккер не решался противиться ей и отговаривать короля дать свое высочайшее согласие.

Как историками, так и многими другими, не раз высказывалось наблюдение, что в больших социальных переворотах, масса народа, всегда мало склонная к внезапным переменам, не расположена еще более к насильственным мерам, их сопровождающим. Дворянство, из тщеславных видов, не колеблется поставлять из своей среды вожаков черни, которая в свою очередь, под влиянием голода, готова следовать за всяким агитатором, обещающим ей хлеб по низкой цене; но средний класс, которому есть что терять, гораздо охотнее оставался бы спокойно дома, у своего очага. Этот класс никогда не делает революций; он больше всех страдает от них, и вместе с тем мог бы предотвратить их, если бы действовал всей своей тяжестью. Даже во Франции, доведенной до отчаянья шести вековыми притеснениями, оказывалось значительное и влиятельное большинство, которое желало только, чтобы одно поколение бурбонов за другим спокойно сидело на французском престоле.

Это отрицательное довольство было настолько велико, что выразилось даже активным противодействием со стороны парижских лавочников, честных отцов семейства и почтенных буржуа, доставляющих с незапамятных времен сюжеты для комедии и карикатуры. Почему человек должен быть непременно смешон, если он добрый отец, верный муж и полезный член общества, решат, вероятно, будущие поколения, далее нас ушедшие на пути цивилизации. А пока, если бы не зонтик, не дородство, не напыщенность и самодовольство почтенного буржуа, у нас не было бы ни фарса, ни смеха, ни карикатуры.