Волчица

Парижские торговцы, предвидя, что стремительный поток унесет все в своем течении, если во время не остановить его, поспешили выбрать таких депутатов в качестве представителей своих интересов, которые могли бы дать некоторый отпор разбойничьей фаланге, уже угрожавшей их карманам и целости домашнего очага. Многие из избранных были, несомненно, личности неприятные массе, и которых она, разумеется, не выбрала бы. Парижская чернь никогда не останавливается перед выражением собственного чувства неудовольствия и раздражения. Ни в одной столице Европы народ не идет так охотно на улицы и с таким инженерным искусством не превращает их в оборонительные линии. Несколько уличных мальчишек соберут толпу; к ним присоединятся праздные гуляки из соседних погребов, потом несколько молодых рабочих, оторвавшихся от своих дел. Раздадутся крики и возгласы, подхватываемые пронзительными голосами оборванных женщин, примкнувших к сборищу. Вот уже сорваны ставни в булочной, вот ворвались в винный погреб, избили хозяина, нанесли побои половому. Достаточно первой капли пролитой крови, чтобы толпа рассвирепела, как стая волков, как волки, поддерживая ярость друг в друге. Вскоре слышится из соседней улицы барабанный бой; топот драгун, мерный шаг пехоты, а может быть, и гул приближающегося шестифунтового орудия, дают своевременное предостережение, и толпа или мгновенно рассеивается, или оказывает ничтожное сопротивление, результатом которого являются с полдюжины оставшихся на улицы мертвых тел, из наименее виновных, да несчастный ребенок, случайно убитый через окно, лежащий на полу своей детской, среди своих игрушек… Нет ничего неукротимее, впечатлительнее, бесстрашнее и вместе с тем трусливее толпы. То она босая и почти безоружная сопротивляется отборному регулярному войску, то бежит от одинокого человека, испуганная значком на единственной пике. Но французы – народ по преимуществу воинственный, и французская чернь имеет то преимущество, что в среде ее всегда найдется известное число людей, привыкших действовать сообща и понимающих значение взаимной поддержки и связи.

В ясное апрельское утро 1789 г. группы «последних из последних» хлынули на улицы Парижа, очевидно имея определенную цель и руководителей, систематически, и как бы по заранее составленному плану, расставлявших их по местам. Материал этот, хотя и грубый, был довольно грозный и более поддающийся управлению, чем можно было ожидать. Тут было много рабочих и ремесленников, принесших с собой такие из своих инструментов, которые могли заменить, в случае надобности, холодное оружие в рукопашной схватке. Мясник нес с собою свой нож, плотник – топор, даже портной – пару больших ножниц, а какой-то тщедушный, полупьяный сапожник, грозно размахивал шилом! Там и сям виднелись, правда, разбойничьи фигуры, единственным ремеслом которых, казалось, могло быть кровопролитие, вооруженные, кто старым ружьем, кто заржавевшей пикой, но это были уже очевидно начальники отдельных, мелких отрядов, нечто вроде унтер-офицеров.

И среди них, беспрепятственно снуя взад и вперед, носились зловещие птицы – парижские рыбные торговки, приветствуемые со всех сторон сочувственными криками и шутками, более недвусмысленными, нежели изысканными, от ответов на которые огнем горели уши, и кровь холодела в жилах. Статные, широкоплечие фурии, сильные, мускулистые, с мощной грудью и могучими локтями, опаленными солнцем, покрытые веснушками, с загорелыми руками, более способными душить, нежели обнимать, с голосом осипшим от крика, непогоды и пьянства. Некоторые, из более молодых, имевших претензии на красоту, были одеты в атласные платья неизменно черного цвета и самого лучшего шелка; но все сохранили настолько женского кокетства, что носили какие-нибудь украшения и старательно убирали свои волосы; самые оборванные и наименее трезвые могли похвалиться парой золотых серег и блестящими черными косами, тщательно заплетенными и разглаженными.

– Ну что, дитятко? – воскликнула одна из самых деятельных, сиплая, широкоплечая фурия, заглядывая в лицо испуганной молодой девушки, в черном платье, дрожавшей на руке рослого, сильного мужчины. – Что ты тут делаешь, забившись в такую толпу? Ступай лучше домой; ступай домой, говорю тебе, и вари свой суп. Мы тут не шутки шутить пришли… Если тебе хочется есть, так можешь получить сегодня кровь на ужин! Слышишь ты, красавица, кровь на ужин!

– О, Пьер, она пугает меня, – шепнула молодая девушка, ближе прижимаясь к руке своего покровителя и отвечая на заманчивое приглашение старухи бледным лицом и полными ужаса глазами.