Волчица

– Это что такое? – воскликнул загорелый молодой юноша из Турени своему соседу, воину, закаленному в боях Людовика Великого, заметив женское платье, которое редко может избежать внимания юноши, будь он в военном мундире или нет. – Юбка, клянусь всеми святыми, и в ней хорошенькая женщина! Я обязан рекогносцировать и расчищать путь. Я сейчас приведу ее сюда.

– Юбка! – с презрением повторил его старый товарищ. – Если бы еще винный погреб или, по крайней мере, маркитанка с трёхгалонным бочонком за спиною, тогда так! Брось ее, Антуан. Они все на один манер, не стоит и руки марать! Я бы ни за одну из них не отдал четвертки табаку!

Но старый ворчун далеко еще не успел прийти к этому, нелестному для прекрасного пола, заключению, как его юный товарищ уже вытащил Розину из ее засады и старался ободрить ее усиленными любезностями, встречавшими с ее стороны очень нерадушный прием.

Не успела она, однако обратиться к начальнику части, или, по крайней мере, к сержанту, который тотчас же выступил вперед, чтоб осмотреть неожиданную добычу, как в средине колонны произошло какое-то замешательство, послышался крик, брань и возня, и закованный в кандалы Пьер вырвался на свободу от сопровождавших его людей, оттолкнув одного, свалив с ног другого и бросился на выручку любимой женщины, с такой силой дергая свои наручники, что они, казалось, должны разлететься в куски.

– Пьер! – воскликнула Розина, протягивая к нему руки, как ребенок к няньке, – о, Пьер! я так перепугана! так устала! Но теперь мне лучше, потому что ты опять со мной!

И с этими словами голова ее опустилась на грудь, и она лишилась чувств. Если бы не Антуан, все время державший ее за талию, она упала бы на мостовую.

Сцена эта представила бы прелестный сюжет для небольшой картинки. Пыльная дурно вымощенная дорога, с обеих сторон обсаженная деревьями; загорелые лица и белые зубы, синие мундиры с красными отворотами, кожаные перевязи и блестящие на солнце ружья; среди них бледная, бесчувственная девушка, склонившая головку, как сорванная лилия, на молодую воинственную грудь Антуана. Загорелый, закаленный в боях сержант, подносящий к ее губам жестяную манерку с вином, и наконец, закованный в кандалы великан, глядящий на все это с растерянным видом человека только что очнувшегося от глубокого сна. А по сторонам, залитые солнцем поля цветущей Франции, а наверху высокие тополя, меняющие цвета и тени при малейшем ветре.

– Смирно, ребята! – скомандовал сержант, водворяя тишину в рядах и делая на плечо. – Капитан идет!

Молодой человек лет двадцати двух или трех, расшитый золотом, с перьями на треугольной шляпе, торопливо вышел из задних рядов, стараясь замаскировать свое любопытство тем пренебрежительным выражением, без которого, по-видимому, юные, безусые лица не умеют принять начальственного вида. Однако, он снял шляпу, как бы отдавая должное красоте беззащитной девушки, которая только что приходила в себя, благодаря стараниям заботливых воинов, и спросил, обведя всех высокомерным взглядом, о причине такой несвоевременной остановки и замешательства в рядах.

Десятка два голосов отвечали ему, перебивая друг друга.

– Это неприятельская застрельщица, – господин капитан.

– Нет, актёрка из Версаля.

– Танцовщица, которая будет учить нас карманьоли.

– Просто, шпион из предместья.

– Торговка с рыбного рынка.

– Уличная девка.

Но тут послышался могучий бас Пьера, которого еще не слыхал никто из окружающих, заглушая собою все прочие голоса.

– Неправда, господин капитан! Это наглая ложь! Прикажите снять мне кандалы, и я покажу им, что значит лгать таким образом. Она скромная, хорошая девушка, моя невеста, и такая же честная и порядочная, как мать или сестра любого из них!

Розина, окончательно пришедшая в себя, залилась слезами.

– Это правда, – начала она, сквозь рыдания, – и я бы охотнее пошла в тюрьму с моим Пьером, чем в Версаль во главе вашего полка, хотя он и считается самым храбрым во Франции! – Она улыбнулась сквозь слезы и припала бледной щечкой к груди своего возлюбленного.

Солдаты переглянулись между собою, бормоча про себя:

– Славно сказано! Молодец, девка! Не ударит лицом в грязь. Крепко держится за свое знамя. Я бы сам отдал дневной рацион, чтобы жениться на ней.

Капитан совещался вполголоса с сержантом. Он обязан был быть осторожным и не давать воли состраданию, а тем более своему врожденному пристрастию к хорошенькому личику. Пьер был взят, правда, с пустыми руками, но при таких обстоятельствах, которые явно заставляли предполагать, что он принимал деятельное участие в мятеже. Его огромный рост, необычная физическая сила, ловкость, с которой он вырвался от своего конвоя, и упрямое молчание в караульном доме, все это, казалось, поддерживало убеждение, что он революционер и санкюлот. «Пусть военный суд решит, как поступить с ним», думал капитан: «а пока, если эта девушка действительно его невеста, ей могут быть известны различные замыслы их шайки, а потому вернее задержать и ее».