Волчица

– Аристократы былых времен, – начал он, швырнув свой кинжал на середину комнаты, – имели обыкновение бросать стальную перчатку, в виде вызова врагу. Вот мой вызов, граждане! Он означает войну на смерть. Войну против тирана в его дворце, против притеснителей в их палатах, аристократов в их наследственных замках и наемных убийц, позорящих собою мундир французского солдата! Войну возмездия, войну истребления, в которой не будет ни пощады, ни помилования. Мы медлили слишком долго – и враги воспользовались нашим бездействием; мы были слишком умеренны в своих требованиях – и они уверовали, что требования эти не серьезны и что мы удовольствуемся обещаниями, когда нам нужно хлеба! Но французский народ пробудился, наконец, от векового сна, подобно проснувшемуся льву; он потрясает своей могучей гривой, расправляет плечи, выпускает когти и вдыхает аромат крови, которым пропитан воздух, между тем как пустыня содрогается от его рыка. Но, довольно образов, довольно метафор! Я обращаюсь к своим соотечественникам, отличающихся, как известно всему миру, от остальных наций солидными свойствами ума, настойчивостью и спокойным, здравым смыслом. Мы не увлечемся фразой, чувством, красивой идеей! Нет, мы практики; мы логичны, прежде всего. Обратимся же к фактам.

«Мы французы. Кто из нас не помнит истории своей страны, кто не знает стольких унижений и насилий, которые привели наше дорогое отечество к его теперешнему положению? Зачем говорить о темных веках? Из мрака их возникла искра света. Зависть королей вызвала борьбу наций, битвы, вторжения, нашествия, а с ними – обмен идей. С распространением познаний, люди научились задавать себе вопрос – почему и зачем?»

«Перейдем к новейшим временам. Всего столетие тому назад, Ришелье очистил французское дворянство от плевел, дерзавших восставать против своего короля; и войны фронды доказали только бессилие аристократии, которая, не опираясь на народ, восставала против власти, даровавшей ей жизнь. Оскверненное дворянское достоинство стало выражать ни что иное, как наследственное рабство, а Людовик XYI, сидя на престоле Франции, возомнил себя богом, и не без основания! Министры предупреждали его желания с раболепством турецкого визиря перед своим падишахом; Кольбер и Лувуа высасывали кровь Франции и превратили ее в бездыханное тело! Течение прогресса остановилось, торговля встала, промышленность была парализована – и все ради интересов одной семьи. Жизнь людей, честь женщин, опустошение целых округов, зависело от состояния здоровья золотушного мальчика или каприза своенравной девчонки. Война, и везде война, со всеми ее опасностями, даже неразделяемыми теми, ради кого велась она! Казалось, что народ – недвижимая собственность монарха, нечто вроде стад древнего патриарха, приносимых им в жертву ради удовлетворения своего суеверия и умиротворения разгневанных небес!

Таким образом, граждане, возникло великое движение. Страдания навели на размышления – и размышления эти, вместе с порожденными ими выводами, выразились в словах. Фенелон, Бейль, Сент-Эвремон подвели рычаги под зловредную массу, а Вольтер дал ей тот последний толчок, от которого она скатилась в бездну. Другие писатели, по другим отраслям, проводили те же принципы, писали в том же духе. Политическая свобода и политическая экономия шли рука об руку. «Жить и давать жить другим», казалось столь же применимо к свободе отдельных личностей, как и государственных учреждений. Развитие путей сообщения повлекло за собою развитие знати – и в то время как точные науки предпринимали каждый день новые исследования, делали новые открытия, – не могло оставаться без рассмотрения, анализа и критики и искусство управлять народами. Люди писали в уединении кабинетов, но творения их читались целым светом. Весь мир обсуждал идеи справедливости, добра, веротерпимости, равенства, братства, одним словом все пункты нашей великой хартии, которой предстоит отомстить за попранные права человечества! Я не стану напоминать вам, граждане, обо всех перенесенных нами унижениях. К чему говорить о ярме, которое мы сбросили, когда следы его огненными буквами позора начертаны на наших шеях? Мы перенесли неравенство налогов, неравенство прав, неравенство труда, вознаграждения и наказания; перенесли бы неравенство и в могиле, если бы не неумолимые законы природы!..

Многое совершено нашими собственными усилиями, на нашей памяти, но многое еще предстоит совершить. Мальзерб, этот кроткий философ и ученик Жан Жака Руссо, мечтал и строил планы, но не действовал. Тюрго, с его возвышенными стремлениями, ясными взглядами, остроумными воззрениями, со всей своей честностью и прямотой, не мог ничего сделать против упорного сопротивления дворянства и духовенства. Теперь пришла очередь судить Неккера. Я не стану говорить ни за, ни против него. Я скажу только:

– Неккер на скамье подсудимых – и буду ждать вашего приговора.

Послышались шумные восклицания; поднялась целая буря; якобинцы кричали, бесновались, вскакивали на скамьи, потрясали сжатыми кулаками.

– Долой Неккера! – слышалось отовсюду.