Волчица

Во всякой другой стране, колонна эта представляла бы ничто иное, как нестройную толпу, которая распалась бы на первой или второй миле ходьбы, застряв в придорожных кабачках; но, как выше было замечено, во французском народе существует воинственный элемент, способный придать самому беспорядочному сборищу некоторую организацию, понятие о военной дисциплине и повиновении.

Авангард, составленный рыбными торговками, под предводительством Волчицы, тщательно поддерживал сношения с главными силами, которые не допускали ни самовольной остановки, ни перемены направления, ни отставания. Монтарба, спеша занять пост, предназначенный им самому себе, впереди движения, был радостно удивлен стройностью рядов, смелым, твердым шагам, которым шли мятежники по улицам Парижа, теряя едва десятый процент среди многочисленных соблазнов и приманок столицы, улыбок женщин, даровой выпивки и восторженных похвал друзей.

Граф Арнольд не был фанатиком и имел в виду военную выправку неприятеля; поэтому, он не уменьшал перед собой предстоящих трудностей, но с этой минуты начал сильно надеяться на успех предприятия.

Между тем, королевская семья была предупреждена отчасти о готовящейся опасности и не без страха смотрела в будущее. Слухи, всегда предшествующие всякому важному событию, достигли уже Версаля. Говорили, что революционная партия собирается предпринять решительный шаг, поговаривали даже, что герцога Орлеанского видели накануне вблизи дворца. Но это казалось так невероятно, что заставляло сомневаться и в остальном, и Людовик, всегда склонный уменьшать опасность, отправился по обыкновению на охоту в довольно спокойном расположении духа. Королева также проводила время после обеда в малом Трианоне и только к вечеру двор начал сознавать ближайшую фактическую опасность, которой подвергался.

Некоторые из верных слуг вышли из дворца, на рекогносцировку, и Розина, в своем крестьянском платье, которое скрывало ее близость к королевской фамилии, имела возможность принести много самых достоверных сведений. Она дважды подвергалась опасности быть узнанной; один раз тетушкой Красной Шапкой, за широкой спиной которой она успела скользнуть в толпу, и другой раз Волчицей, которая так была занята расстановкой своих сил, что не заметила молодую деревенскую красавицу, сновавшую взад и вперед с корзиной съестных припасов в руке, быстро опорожняемой голодными революционерами, которые взамен хлеба и вина делились с ней своими мыслями по поводу восстания.

– Мы пришли сюда за правосудием, – говорила одна.

– Мы пришли за хлебом, – говорила другая.

– Хлеба! Правосудия! – кричала третья. – Это все россказни! Нам надо крови! Мы пришли, чтобы умертвить тирана-булочника, и его жену, и булочного мальчишку! Долой всех их! Пляши, моя радость; смотри, я поучу тебя. Что, красиво? Как тебе нравится? Это ведь карманьола!

– Как тебе нравится мой белый передник? – спрашивала другая фурия, которая, как Розина вспомнила, удерживала ее своими ласками, в ту ночь, когда она бежала из дома тетушки Буфлон. – Идет он ко мне? Хороша я в нем? Ведь я надела этот передник не из одного кокетства; я надела его, чтобы не выпачкать платья, когда понесу себе на ужин сердце австриячки! Ты бледнеешь, малютка? А! ты видно не привыкла еще к революции. Я сама была прежде такая. Дай-ка мне твою бутылку. Ишь, ведь, гражданки побывали уж тут, до меня. Мне ничего не оставили, кроме пробки да запаха! Нужды нет; ты добрая девочка, сбегай опять к своей матери и принеси еще. Да послушай; если ты не переносишь вида крови, лучше не приходи сюда сегодня, потому что мы все будем по уши в крови, нынче же ночью. – Ступай!

И между тем, все эти зловещие рассказы, хотя Мария-Антуанетта нисколько не сомневалась в их достоверности, не могли поколебать твердости королевы, с которой она сохраняла свой пост возле короля, со всем мужеством солдата и нежной привязанностью жены.

Хотя сделаны были все приготовления к отъезду короля в Рамбуйе, Людовик не мог решиться на такой смелый шаг, и предпочитал ожидать своей участи в Версале, возлагая надежды на тот принцип соглашения и уступчивости, который так упорно изменял ему до сих пор. Там, где был король, оставалась и королева с детьми. Маленький дофин спокойно играл в той же комнате со своими сестренками, не сознавая конечно опасности; а мать их, спокойно, безропотно, самоотверженно, готовилась перенести худшее.