Волчок

Я слушал Сергея, украдкой разглядывал его широкое рубленое лицо, жидкие волосы, маленькие сильные руки, пытаясь понять, в чем Варвара похожа на отца. Они похожи, но только не внешне. Общее у них – обреченность внутреннему, глубинному течению, которое тащит их куда-то помимо их желания. Сочетание силы и безволия, которое у Варвары превратилось в призвание художника. Во что оно превратилось у Сергея Ярутича? Сквозь эти мысли я снова расслышал его историю.

Тем временем Ольга узнала, что дочь знаменитого тенора продает в Вяхирях дачу с огромным участком земли. Сейчас Ярутичи снимали очаровательную квартиру неподалеку от Министерства обороны: из окон были видны Нескучный сад, Колесо обозрения и трамвайчики на Москве-реке. Но лес, Пахра, свой сад и дом, соседи – художники, режиссеры, писатели, воздух и свобода, сосны и солнце – что может быть желаннее? Дача стоила дороже двух военных «яков», на которых летал Ярутич, и ее купили не торгуясь.

Дом обветшал, флигель и службы невозможно было восстановить. Сама Ольга взялась за чертежи нового дома и разбивку японского сада. В Вяхирях одновременно работали три бригады строителей с Западной Украины. Летом Ольга с Варей жили у Лизы Папаникос в бане. Здесь давно никто не парился, зато стоял небольшой рояль. Ольга ходила в русском сарафане, носила косы, курила трубку и выглядела барыней. Еще не залили фундамент дома, а в сад уж завезли пять огромных валунов и множество круглых камней поменьше – всевозможных размеров и мастей. Снимали старый дерн и выстилали землю мхами – белыми, розовыми, голубыми. Ольга с Варварой трудились лето напролет.

Сергей замолчал, а я подумал, что красота всегда больше раскрывается через участие. Сад, который ты сам заложил и за которым ухаживал долгие годы, может выглядеть, как произведение других садовников, но ты его красоту воспринимаешь глубже и ближе. Узнавание и благодарность наполнят эту красоту теплом кровного родства: ведь ты участвовал в том, как прекрасно выглядят божьи создания.

Глядя на Сергея Ярутича, я в который раз думаю, как он похож на друга моей юности. Такой же коренастый, крепкошеий, с такими же упорными волчьими глазами. Даже походка та же самая. Главное несходство: у Валерия Горнилова, моего друга, сила наполняла слова, жесты, мазки на холстах (друг был художником), а у Ярутича все признаки силы, все ее орудия имеются, а самой силы вроде бы и нет. Говорит он тихой скороговоркой, точно сам с собой, глаза глядят выжидательно и робко.

4

Лет двенадцать назад Швыров неожиданно сказал, что устал, с него хватит, он хочет пожить спокойно в свое удовольствие. Это было тем более странно, что только-только они выкупили контрольный пакет огромной сети магазинов стройматериалов «Уникострой». Никаких признаков утомления Швыров тогда не выказывал. Ярутич растерялся: Швыров отлично знал рынок, не говоря уже о том, что проблем безопасности больше не возникало – ни с конкурентами, ни с бандитами, ни с милицией. Не волнуйся, сказал Швыров, я тебя одного не брошу. Есть у меня товарищ, поработай с ним, присмотрись, понравится – возьмешь в долю.

– Ты-то сам как? Что делать будешь? – спросил Ярутич.

Тот и говорит, мол, денег у него хватает, купил землицы на Алтае, медом займусь, пасеку заведу. И мир на душе, и при деле, и для здоровья полезно. Мед, здоровье, душа – все это было настолько не похоже на того Швырова, которого знал Сергей, что он не поверил.

На замену себе Анатолий предложил Ладислава Лежеева. Лежеев был высок, черняв, улыбался стеснительно, а все же чем-то неуловимо напоминал и Швырова, и «службу безопасности», и всех остальных людей из органов, которые пошли в бизнес и которых теперь Ярутич знал великое множество. Носы, глаза, костюмы у них разные, но все они столь же общительны, сколь закрыты и разговаривают на каком-то усеченном языке, в котором вместо живой речи с ее случайными поворотами, находками, несуразицей и откровениями – картотека готовых формул и реакций, подходящих к ситуации. Они могут говорить басом или тенором, но любым голосом говорят, как роботы.

Ярутичу казалось, что Швырова, хотя тот и не стал за долгие годы своим, он научился понимать, распознавать его настроения. Ладислав Лежеев оставался совершенно непознаваем: у него на карточках была не только речь, но и выражения лица. Тем не менее через полгода Ярутич сделал Лежеева партнером, отписав ему половину из швыровской доли. Сколько попросили, столько и отписал.