Волчок

Мне показалось, что в слове «дружить» звук «ж» загудел, как шмель, залетевший в пустую трехлитровую банку. Дождь закончился. Прыгая через ноябрьские лужи, я чувствовал, что и без луж прыгал бы от радости. Новая жизнь началась!

2

Об увольнении я рассказал Варваре не сразу, решил сначала найти новую работу. Вряд ли она смогла бы найти верный отзыв на случившееся, а неверный слушать не хотелось. Варвара не работала много лет, сейчас не работали и ее родители. Одно из немногих моих преимуществ перед Варвариными талантами – как раз работа.

Узнав о переменах, Варвара спокойно сообщила, что не доверяет психологам. По ее мнению, психологи сводят всех с ума.

– И не только психологи, – возразил я.

Варвара захохотала:

– Мужчины ко мне неравнодушны, ты тоже заметил?

Что значит «тоже»?

3

Костюм я не надевал несколько лет, с тех пор как бросил преподавание. Когда-то мне нравилась белизна рубашки в окладе темной ткани, элегантная четкость линий, нравилось ежедневно выбирать и повязывать галстук, а перед выходом из дому взглянуть в зеркало и послать этому строгому господину гримаску. Простившись с институтом, я простился и с образом преподавателя, теперь костюмы мои понуро висят в самом дальнем и темном углу шкафа, куда не проникают ни свет, ни воспоминания.

Собираясь на тренинг, я решил одеться построже. Чем еще защитить себя в компании крепких хозяйственников и акул из моря ценных бумаг? Но главное оружие, которое нельзя было поставить на предохранитель и убрать в кобуру ни на минуту, – желание быть предельно наблюдательным и мгновенно делать точные выводы.

Было безоблачно, но солнце пробивалось сквозь розовато-серебристую дымку. Асфальт затянуло инеем, город казался не по-будничному свежим. На Чистых прудах стал первый лед, и сейчас пруд выглядел действительно чистым. На стенах вашковского дома потягивались и улыбаясь белые химеры.

Узкий, всегда темный проход между домами, двор, похожий на лабиринт. В углу юноша в апельсиновом жилете, похожий на персидского царевича, штрихует землю метлой и робко смотрит на меня. Сарай, голубятня, трансформаторная будка, исхлестанная непонятными черными буквами (как будто их писал ночью участковый врач), и вдруг за очередным поворотом подъезд с двумя слоновьими колоннами, непогашенный фонарь, отбрасывающий на стену зеленые и гранатовые отсветы, медная кнопка звонка.

Иногда… Да что там «иногда»! – крайне редко в старинном московском доме за сто лет не было произведено разрушительного ремонта и парадная лестница сохранила черты первозданной роскоши, которая сегодня кажется избыточной и необъяснимой. В доме на Маросейке была именно такая парадная: с узорными чугунными решетками вдоль мраморных ступеней, с волнистыми перилами черного дерева, завершающимися резной улыбающейся змеиной головкой, с лепными потрескавшимися наядами, крылатыми псами, каменными хризантемами и даже с мозаичным иллюминатором над дубовой входной дверью, где разноцветными стеклышками составлен маленький дракон, обвившийся вокруг золотой чаши.

Тренинг назначили в квартире номер сорок три на первом этаже. Дверь была притворена, но не заперта. Удивительно, но и в прихожей сохранялись образы столетней давности: диван и кресла на дубовых львиных лапах, массивный светильник с хрустальными плафонами – вавилонскими цветами, письменный стол, на котором светила зеленая лампа. Зеленоватый свет нежно окрашивал щеку и волосы барышни, которая смотрела на меня с напряженной улыбкой.

– Вы на «Контракт с удачей»? Как, простите, ваша фамилия?

– Меня пригласил Вадим Маркович, – сказал я вполголоса, потому что, как выяснилось, в полный голос не заплатившему говорить крайне неудобно.

Фамилия моя, однако, тут же нашлась в списке, мне вручили кожаную папку с какими-то бумагами, пригласили выпить кофе или проходить в зал.

Двери, ведущие в «зал», были приоткрыты, но за ними ничего не открывалось: пространство пряталось за тяжелым серым занавесом. Помедлив, я отвел пасмурную кулису в сторону. Передо мной была большая комната, ярко освещенная огромной люстрой, отблески которой танцевали на потолке. Паркет, выкрашенный в черный цвет, был исчерчен царапинами, напоминавшими падающие звезды в ночном небе. На подоконниках улыбались комнатные цветы, а с другой стороны комнаты висел точно такой же серый занавес, похоже, скрывающий еще одну дверь. В комнате находилось около тридцати черных стульев и одно старинное низкое кресло. Большинство стульев пустовали, а на двух сидели посетители: молодой мужчина и женщина лет пятидесяти с небольшим. Никто из них не был похож ни на богатого собственника, ни на надменного топ-менеджера. Я негромко поздоровался. Женщина оторвала взгляд от бумаг, кивнула мне и снова нырнула в чтение.