Волчок

Валентина трижды проходила в разных компаниях примерно один путь: с самого низа до положения второго лица. Она знала в лицо и по имени всех сотрудников, была в курсе любых событий, могла разрешить любое затруднение, дать ответ на любой вопрос. Все нити дела держала в своих руках и с каждым находилась на одной волне. Владелец мог быть совершенно спокоен: с Валентиной в фирму приходил полный порядок. Зачем же при таком удачном управлении и признании заслуг она увольнялась? Оказывается, достигнув положения главного управляющего, Валентина ждала, что ей будет предложено партнерство, но разговоров с владельцем ни разу не заводила. Он должен был сам понять, что такой ценный руководитель не может оставаться просто наемным работником, что повышение – единственная справедливая форма благодарности. Но владельцы партнерства все не предлагали, и, подождав некоторое время, Валентина уходила из обжитой и обихоженной компании в никуда. Год сидела дома, возилась с детьми, потом находила новую компанию и опять начинала все с нуля. Финал был повсюду один и тот же.

Хотя говорил один Вадим Маркович, все, не отрывая глаз, смотрели на Валентину. Вроде не завершив рассказа, добродушно и легкомысленно, как врач, не желающий заострять внимания на болезни, Крэм спросил:

– Валентина, расскажите, если вам не сложно: как относился к маме ваш отец?

Откуда он знал, что нужно задать именно этот вопрос? Что во внешности или в поведении женщины наводило на разговор о родителях? За три дня я не раз буду спрашивать себя об этом. Потому что ответом на этот вопрос послужил удивительный рассказ.

5

Валентина и две ее младшие сестры родились в Усть-Инсарске, полугороде-полупоселке где-то на востоке Удмуртии. Городишко новый, маленький, даже деревьев старых пока нет. По периметру бетонная стена, увенчанная ржавой колючкой. Въезд и выезд по пропускам. Единственная усть-инсарская фабрика производила спортинвентарь – хоккейные шайбы, детские резиновые мячи, боксерские груши, но это так, для виду. Основная продукция шла на нужды армии, и об этом даже по домам не принято было распространяться. Мать Валентины работала на фабрике главным бухгалтером, отец – мастером в одном из цехов, притом не самом важном: руководил вулканизацией детских мячей.

Главбух – всего лишь должность, ни о чем не говорящее слово. Мать была царицей пчел, главным человеком в городе. У кого свадьба – зовут Клавдию Федоровну, кто ребенка крестит – Клавдию Федоровну в крестные. Устроить ребенка в детский сад, выбить путевку в Крым, добыть немецкий гарнитур и доставить из Ижевска – все Клавдия Федоровна. Весь Усть-Инсарск знает Клавдию Федоровну, и она про всякого знает, кто чем живет. Кого к врачу направила, кого от тюрьмы спасла, для кого на юбилее пела – Клавдия Федоровна всего города мать.

Только у себя дома бывала помалу: как все успеешь? А когда и случалось на праздники по два-три дня побыть с мужем да с дочерьми – вроде тесно ей. Говорит слишком громко – зачем? И так ведь все слышно. И заботы домашние не ее масштаба. Отец же – маленький человек, зато всегда дома, с дочерьми. И с уроками поможет, и обед какой-никакой состряпает. Когда и форму школьную погладит. Выйдет порой во двор с мужиками козла забить, да и то нечасто. Матери нет-нет да и скажет: тебе, Клава, кто угодно родной семьи дороже. Та, конечно, возмущается – а для кого, по-твоему, колочусь, как тебе и не снилось?

То еще, видно, отца обижало, что по должности, по деньгам, по влиянию жена была недосягаемо выше него. Не только его, но и любого горожанина, за вычетом директора фабрики. Хотя иногда, может быть, даже влиятельнее директора: самые сложные вопросы в области Клавдии Федоровне решать поручали.

До конца дней Валентина не забудет тот день, когда их семья разлетелась в клочья, хоть и осталась жить все в том же доме. В этот день в большой комнате, в «зале», появился новый диван. Они с сестрами уже вернулись из школы, когда впопыхах прибежала мать, а с ней двое грузчиков. Подняли на ремнях старый кожаный диван с полкой по верху, с точеными маленькими балясинами. Долго пытались провести через дверь, потом раскручивали, потом отбили молотком боковины. Мать с красным злым лицом выметала с пустого поддиванного пола колтуны многолетней пыли.

Потом внесли новый диван, обитый рубчатой зеленой тканью, с подлокотниками под красное дерево. Новый диван пах нежильем: мебельным лаком, расплавленным полиэтиленом, подвалом с мышами. Мать спешила, расплатилась с мужчинами и убежала, даже не попрощавшись.