Волчок (СИ)

Во дворце все стихло. Все-таки тесные коридоры не очень удобное место для разборок. С улицы все еще глухо доносились крики, ругань, лязг, гул и треск. Вопреки опасениям никто не ломился в окна Гарьиных покоев. Хотя наверняка нашлась бы тварь, которую не смутил бы ни четвертый этаж, ни голая стена без подступа к окну. Поэтому Гарья ни Аресий продолжали сидеть в полной темноте и тишине.

Гарья расположилась на полу, привалившись спиной к кровати, и вслепую распускала рукав рубашки. Стоило вытянуть одну мешавшуюся нитку, как пальцы сами вылавливали следующую.

Не было сомнений в том, что великий замысел Лютомира и Аресия сыпался на глазах, как замок из песка. Гарье было гадко и стыдно от того, с каким облегчением она ждала этого конца, как плохой актер, которого от позора спасла неожиданная отмена спектакля. Все равно роль была незаслуженная. Жертвоприношение стало для Гарьи ярким доказательством, что никакой она не боец и не защитник. Она трусиха, которая сидит и ждет, когда все само случится, чтобы потом подстроиться к новой жизни. Только какой будет эта жизнь, с оборотнем под ручку? Ни за что. С нее хватило одного чудовища. Как только все утихнет, она убежит и вернется в деревню. Там домов много — занимай любой. Разгонит чертей и будет одна жить. Севка вряд ли согласится составить ей компанию, да и ей самой гордость не позволит об этом даже заикнуться. Поздно. Сама все мосты сожгла. Только окарину было жалко.

Нитка собрала ткань гармошкой и оборвалась. Теперь конец было не поймать, а рукав остался с уродливым "шрамом". Это раздражало. Как и возня со стороны двери. Судя по постоянному скрипу, пыхтению и шуршанию, Аресий не сидел в кресле, подпирающем дверь, а выплясывал польку, жонглируя капустой.

— Тя блохи что ли едят?! — шикула Гарья.

— От тебя набежали!

— Тихо! — цыкнула Гарья, вставая на ноги. — Кто-то идет.

Аресий нехотя затаился. Из коридора действительно послышался гулкий недовольный бубнеж, и приближающиеся шаги.

— «Кто-то»! — фыркнул Аресий. — Это отец. Или слуги.

С тихим щелчком тьму робко потеснил маленький огонек зажигалки. Аресий запалил свечку, поставил ее на стол рядом с чешуйкой в мешке и принялся освобождать дверь. Гарья остановила коленом кресло, которое он потащил.

— Рехнулся? А если это не он?

— А кто еще?! Никто не знает что мы здесь! Сгинь!

— Щас сам сгинешь!

— А-а. Понял, — Аресий перестал тянуть кресло и растянул тонкие губы в самодовольной улыбке. — Ты хочешь подольше побыть вдвоем? Как в нашу ночь? Знаешь, мне даже понравилось. Не ожидал что ты такая страстная.

Гарью передернуло от упоминаниятойночи, и от тона каким это было сказано — сладкого как трупный запах залежавшейся в подвале дохлой крысы. Девушка резко двинула кресло к двери, больно задев Аресия подлокотником.

— Че творишь, дура?! — он грубо отпихнул ее и тут же с ответного пинка растянулся на полу. — Ты что совсем охренела?!

Он вскочил и злобно глянул на Гарью. Ее предостерегающий взгляд и приложенный к губам палец убедили повременить с местью и затаиться.

Створки двери шевельнулись, уперлись в засов и вернулись в исходное положение.

— Пап это ты?! — подал голос Аресий, за что получил подзатыльник. — Еще раз меня тронешь…!

— Гарька, ты там? — вопросили с той стороны.

— Север?

— Уходите! — пригрозил Аресий. — Не то хуже будет!

— А. Вы вдвоем там, — язвительно смутились за дверью. — Извиняюсь, если прервал.

— Че приперся?! — рявкнула Гарья.

— Не бойся. Вас никто не разлучит. Мы только возьмем чешуйку и уйдем.

— Мы?

— Я и Влад.

— Лучше проваливайте! — вспыхнул Аресий. — Щас придет мой отец и…!

— Не придет. Он занят. На него немножко напал огромный оборотень.

— И что он ему сделает?! Какие вы тупые! Моего отца нельзя убить. Даже если вы его на кусочки порвете, он будет жить, пока срок не выйдет!

— Или пока он сам не попросит о смерти, — вспомнила Гарья рассказ Лютомира о второй жене.

Она вцепилась в кресло, своротив его в сторону. Аресий еле успел отскочить, но сразу ухватился за подлокотник и пихнул кресло обратно к двери, откуда ее снова грубо отодвинула Гарья. Несчастная мебель выплясывала чечетку, пока ее толкали и вертели то туда, то сюда.

— Уймись! Все кончено! — рычала Гарья.

— Ничего не кончено, пока я не скажу! Ты сама этого захотела! Будешь мешаться под ногами, тебя казнят за измену!

У Гарьи дернулся глаз и кулак. Она промолчала, боясь, что если откроет рот, ее стошнит.