Волчок (СИ)

Гарья мрачно смотрела на отдаляющийся город. Красные животы копченых туч над Змееградом отражались рваными мазками на черных волнах Ледяного озера. Озерный ветер не развеивал запах дыма, а смешался с ним в тошнотворную взвесь. Отвар Хафёна снял сильную боль, но от запаха, постоянного покачивания лодки и непроходящей тревоги крутило в животе. Гарья не могла поверить, что пережила ночь и оказалась здесь, в лодке среди навьих тварей, укутанная пледом делит дождевик с русалкой. Она чувствовала себя не в своей тарелке среди всех этих существ, точнее — у них на тарелке. Наверняка они тоже не в восторге плыть в одной лодке с ней, бывшей княжной и невестой их врага. Это сейчас они усталые и раненые, поэтому не реагируют. А потом? Съедят? Или сначала поглумятся?

Что ж, она другого и не заслужила. Как и быть княжной. Пока в городе был в огне, а горожане в панике, она пряталась в комнате и делал то, что ей диктовала ситуация. Особенно, когда брат пришел за ней. Она на радостях мгновенно приняла новые правила игры: теперь Север — большой и сильный, а она — маленькая беспомощная девочка. Он, как положено взрослым в чрезвычайной ситуации, забыл про все их разногласия и просто делал что нужно. А потом так же легко забыл про ее существование, когда только "сплавил" под заботу Враны. Казалось, он перечеркнул всю их историю и нашел для себя что-то более важное и интересное.

Узнать, что это, Гарья не надеялась. Особенно после того как он вернулся и арены, естественно без Марийки, но с видом человека узнавшего страшную тайну. Мрачный и бледный, он ни с кем словом не обмолвился и даже не возражал, когда Врана заставила его переодеться в сухое, (Гарья вернула кафтан, получив вместо него от Гарьи дубленку), а потом сунула ему кружку с Хафёновым отваром. Север выпил его до дна, не поморщившись, и отправился к лодке.

Он сейчас сидел в самом конце ладьи на чьих-то вещах лицом ко всем. Гарья бросала на него короткий взгляд через других пассажиров. Но он за весь путь так и не поднял глаз, хотя явно не спал — смотрел в никуда.

Гарья не совсем понимала, почему он так убивался по Марийке. Ее гибель это бесспорно большая трагедия, как и все предыдущие жертвы. Но он переживал так, будто у них была любовь до гроба. Его столько лет где-то носило, когда он успел так к ней привязаться? Или это нормальное человеческое чувство, которое таким как Гарья никогда не постичь. Для нее смерть Марийки — это не столько разлука с близким человеком, сколько горькая, напрасная жертва — тяжелый груз на совести переполненной ошибками как эта лодка.

Врана заметила ее задумчивое напряжение и крепче обняла ее за плечи. Сидевший напротив Хафён о чем-то вспомнил, полез в сумку, достал кожух и вынул из него закупоренную пробирку с плотным дымом внутри. Он протянул одну Гарье и жестом показал: встряхни. Девушка легонько стукнула стекляшку о ладонь, как в бубен. Дым резко исчез, и внутри ярко вспыхнуло жар-птичье перо. Гарья от неожиданности чуть не выронила пробирку. Остальные пассажиры заинтересованно выглядывали из-под плащей, хмыкали и переговаривались.

Даже Север рефлекторно покосился на яркий предмет, не светящий, но выделяющийся в темноте. Врана подловила его взгляд и уже, было, тихо порадовалась, что охотник не провалился после неудачных поисков в полную апатию. Но когда их глаза встретились, русалка настороженно выпрямилась, пораженная своим ошибочным впечатлением.

У парня был взгляд отнюдь не сдавшегося или скорбящего человека — эту иллюзию создавал отвар навевающий сонливость, — нет, так смотрит охотник, твердо надумавший что-то сделать и обойтись без чьих-либо советов.

Дно громко шаркнуло и лодка, дернувшись, остановилась.

Север резко проснулся, и с трудом разлепил глаза от недолгого и тяжелого сна. Он не помнил, когда отключился.

Ладья плотно стояла, народ зашевелился, вставая со своих мест — значит приплыли. Но над головой был не каменный потолок грота, а порозовевшее небо, а кругом раскинулся просторный пляж, где-то с мелкой галькой, где-то с крупными плитами и валунами камнями покрытыми снегом.

Любоваться местностью ему помешал сатир с перевязанным глазом и в холщовом балахоне. Он грубо выдернул из-под охотника свой мешок и, уходя, бросил на него презрительный взгляд. Севру пришлось спешно вылезти из лодки, чтобы не мешать другим забирать свои вещи. Он сошел на берег, потянулся, разминая засиженные суставы, и поежился от холода. Кусок плотной ткани, доставшийся ему вместо плаща, весь промок и передал часть воды и так сырому кафтану. А здесь, на природе стояла не городская ноябрьская прохлада, а самая настоящая январская зима.