Волга. История главной реки России

В Поволжье новая образовательная политика затронула не только татар. Чуваши, марийцы и мордвины были по большей части православными (хотя, как мы уже видели, христианство переплеталось на этой территории с прежними языческими верованиями). Русскоязычное преподавание в школах поволжских народов тоже было усилено, хотя часто не пользовалось популярностью. Многие нерусские народы считали увеличение часов преподавания на русском языке ненужным вторжением в их образ жизни, в то время как русские власти, как нам уже известно, считали этот подход средством большей интеграции «инородцев» в империю. Практические проблемы, проистекавшие из такой разницы в восприятии, описал в 1860-е годы миссионер Евгений Большаков:

«Как только я вошел в комнату, все на меня стали кричать на марийском и русском, что они против школы, но впоследствии они на нее согласились… Я вполне уверен, что школа должна быть основным средством воздействия на инородцев, но ее влияние на массы очень незначительно, почти не видно, в то время как черемисы [марийцы] остаются во мраке невежества – факт прискорбный»[824].

У поволжских немцев были собственные школы при церквях – как лютеранских, так и католических. В 1913 году в 192 немецких колониях Поволжья было 327 школ, в которых училось около 68 тысяч учеников[825]. Государство по большей части разрешало этим школам учиться по собственным программам, пока в 1897 году преподавание русского языка не стало обязательным. Отношение колонистов к русскоязычному образованию было двояким. С одной стороны, они хотели сохранить свои культурные отличия: например, в 1905 году немецкие колонисты не поддержали революцию, но требовали сохранения контроля над обучением своих детей[826]. С другой стороны, колонисты понимали, что русский язык нужен их детям для экономического процветания, особенно по мере того как расширялась торговля зерном в Саратовской губернии, где находились многие колонии. Вдобавок к этому в 1874 году колонисты потеряли привилегию освобождения от воинской службы, так что немецким новобранцам нужно было уметь хоть немного говорить по-русски.

Именно в этот период волжские татары осознали свою собственную, отдельную и особенную идентичность среди всех мусульман Российской империи и стали собственно волжскими татарами. Интеллектуальные корни этого осознания лежали в новом реформистском подходе к исламу, который разделяли многие исламские мыслители в Казани[827]. В середине XIX века богослов Шигабутдин Марджани, учитель в казанском медресе, а затем и в учительской семинарии, исследователь реформистского ислама, написал первую серьезную историю волжских татар на арабском и стал первым исламским автором, назвавшим волжских мусульман татарами. К концу XIX – началу XX века многие либеральные исламские богословы со Среднего Поволжья бросили вызов статус-кво, установленному консервативными религиозными мыслителями из Средней Азии. Эти дискуссии порой велись в татарских газетах в Казани, что само по себе служит показателем важности споров о религии и образовании среди просвещенной татарской элиты того времени. В то же время стали более открыто обсуждаться вопросы положения женщины в исламе: их образование (в начале XX века в Казани открылись школы для девочек), использование чадры, полигамия.