Волгари в боях за Сталинград

Однажды, в сентябрьскую ночь, мы получили приказ идти в Сталинград. Холодное ночное небо рассекали огромные лучи прожекторов. Встав вертикально, они вдруг падали на воду и медленно шарили по гребням волн. Если же на Волге лучи «схватывали» какое-либо судно, то здесь сразу же начиналась бешеная пляска водяных столбов — рвались снаряды.

Но приказ есть приказ. Надо идти. Отвалив от берега, мы пошли знакомым кураж. И скоро лучи, метавшиеся по Волге, нащупали наш катер. Попробовали мы вырваться из этого плена — не вышло. По сторонам, за кормой и впереди судна поднялись огромные космы воды. Взрывы следовали один за другим. Тут-то и случилась беда: перед глазами сверкнула вспышка, раздался оглушительный взрыв.

— Пробоина в корпусе, машину заливает водой! — кричит мне механик.

— Жми сколько можешь, — приказываю ему, а сам разворачиваю судно к берегу.

Второй взрыв подбросил катер. Вода с ревом хлынула в корпус. Катер еще шел к берегу, но привычного шума машины я уже не слышал. Палуба, казалось, уходит из-под ног.

«Это конец», — пронеслось в голове.

Вода покрыла палубу, заполнила рубку. Команда вплавь стала довираться до берега. Пришлось покинуть мостик и мне. Недалеко от берега катер лег на дно. Из воды торчала только труба.

Жалко, до слез было жалко расставаться со старым, проверенным другом, нашим катером «Тринадцатый».

— Не горюй, капитан, — сказал мне заместитель начальника пароходства Сергей Иванович Везломцев, когда я доложил о гибели «Тринадцатого». — На войне всякое бывает. Отдохни немного, на другое судно назначим.

Скоро мне довелось вести в первый рейс баркас «Капитан Иванищев». Текли боевые будни. Крепкий узелок завязался поздней осенью в районе завода «Красный Октябрь». Туда и ходил с боеприпасами и подкреплением «Капитан Иванищев».

Грузов теперь брали в три раза больше, чем до войны — судов не хватало. Но машина работала четко, бесперебойно. Оружие, боеприпасы, подкрепления доставляли в срок. Правда, работать стало куда сложней: гитлеровцы вышли на Мамаев курган и, просматривая Волгу, корректировали огонь своей артиллерии по нашим судам. Пришлось перевозить грузы только ночью. К рассвету все суда причаливали к левому берегу и маскировались. Свято блюли мы это правило. Двадцать восемь ночей водил наш баркас баржи, а к утру затихал, «обрастая» зеленью.

Надолго я плавал на «Капитане Иванищеве» — назначили капитаном парохода «Громовой». Его я водил до разгрома гитлеровцев под Сталинградом. Разбили проклятых фашистов — занялись мирным делом. Здесь, на Волге, его хватало. Пятнадцать лет после Сталинградской битвы я служил капитаном. Но стало подводить здоровье. На пенсию пришлось уйти. Теперь я не держу штурвала в руках, но всем сердцем и душой я с Волгой-матушкой, со сталинградскими речниками, трудом своим умножающими славу волгарей.

А. М. Машков [7] НЕЗАБЫВАЕМОЕ

В затонском лесу хмурые люди рыли землю, валили деревья, строили убежища. Все это мне хорошо было видно с капитанского мостика «Труддисциплины». Рядом стоял лоцман Михаил Степанович Мальков. Мы молчали, долго смотрели на берег Шадринского затона — невеселые мысли занимали нас. Разговор начал лоцман:

— Что ж, капитан, война к Волге подкатывается? Пароход передали в распоряжение воинской части. Выходит, воевать будем?

— Все мы теперь солдаты, — сказал я Малькову, — надо быть начеку.

Утром на пароход пришли солдаты. Их привел офицер, коренастый, лет тридцати.

— Вы капитан? — спросил он меня, поднявшись по трапу. — Мы к вам, на пароход… — И назвал себя: — Петриченко, лейтенант инженерных войск.

На пароход поднялись автоматчики и радисты. Пока радисты устанавливали рацию в каюте механика, Петриченко ходил со мной по судну. Заглянул он и в машинное отделение. Многим интересовался лейтенант, расспросил о составе нашего экипажа, потребовал список команды. Внимательно его просмотрел, потом спросил:

— А лопат сколько, топоров? Пилы есть?

Я перечислил весь противопожарный инвентарь. Петриченко улыбнулся:

— На всех не хватит. Но я обеспечу. Начнем с маскировки парохода. Надо укрыть его от «Фокке-Вульфов». Могут нагрянуть…

Маскировкой занимались все. Не успели передохнуть, как Петриченко всех нас опять поднял на ноги: торопился, срок, видимо, был дан ему короткий.

— Защищая родную землю, — говорил он мне, — надо войти в нее по пояс, чтобы стоять не покачнувшись… — И, взглянув на часы, добавил:

— До обеда немало сделаем. Блиндаж нам нужен свой. А те, — он кивнул в сторону густого леса, — те далече от берега и будут нужны другим.

В затонском лесу слышались приглушенные шумы, людской говор, лязг железа. У трапа «Труддисциплины» всегда стоял часовой. К вечеру, когда был готов блиндаж, Петриченко приказал держать пароход наготове, а сам ушел в штаб.

— Рейсы наши, — предупредил он уходя, — затон Шадрино — Лоташинка. — И уже спускаясь по трапу, спросил: — Дорогу знаете?

— Не только я, но и все рулевые хорошо знают, — ответил я.