Волгари в боях за Сталинград

Скоро Петриченко вернулся, и на «Труддисциплину» начало грузиться воинское подразделение. В двадцать три часа с двумя понтонами на буксире, с людьми, пулеметами и боеприпасами вышли из затона.

В ту ночь до Лоташинки сделали два рейса. Побывали на правом берегу Волги и днем.

Солдаты, офицеры, пулеметы — вот что пока напоминало нам о том, что на подступах к Сталинграду идет жестокий бой.

Стояли тихие солнечные дни. На Волге с виду шла обычная трудовая жизнь. Кое-кто из команды парохода даже начал поговаривать об отпусках в Красную слободу, к семьям. Но отпускать я никого не стал.

До 23 августа на переправе Шадрино — Лоташинка все шло обычным порядком. В этот день рано утром мы впервые приняли на борт раненых солдат и офицеров.

К вечеру в небе над городом появились десятки вражеских бомбардировщиков. К страшному гулу примешался грохот взрывов. Огненные шары взлетали сотнями над крышами зданий. С палубы мы смотрели на варварское разрушение родного города.

У каждого в душе кипела ярость. Но помочь городу в эти страшные минуты ничем не могли.

Подошел Петриченко, указал на корму:

— Видишь, самолет летит. Это и есть двухвостый стервятник «Фокке-Вульф». Он к нам подбирается, а за ним жди бомбардировщиков. Прикажите всем занять свои места — будут бомбить.

Но и без приказаний команда была готова к защите парохода.

Я вошел в рубку и сказал лоцману Малькову и рулевому Машковой:

— Чаще кладите руль влево-вправо. Зигзагами идите по курсу.

«Фокке-Вульф» покружился над нашим пароходом и улетел. Только он скрылся из виду, как появились бомбардировщики.

Судно резко вильнуло, влево. Бомбы рвались за правым бортом, вскидывая белопенные водяные столбы. Бомбардировщики повторили заход, но и на этот раз не попали в цель. Мы входили в затон…

Почти всю ночь никто из команды не смыкал глаз: разве можно было уснуть, когда над городом стоит огромное зарево. Там гибли люди.

Огней не зажигали, на палубе никто не курил, говорили вполголоса. Запомнились слова Гриши Чухнина, молодого рулевого:

— За такой разбой в этот огонь бы Гитлера! — И почти каждый сказал о каре, которую он придумал стервятникам. Одна другой была жестче.

Огненная лента километров в двадцать колыхалась вдоль Волги — от тракторного завода до Бекетовки. Спали урывками, не раздеваясь. Все поднялись разом, как только услышали знакомое покашливание Петриченко.

— Подъем, товарищи! Усилить маскировку парохода! — приказал он.

Петриченко ждал какой-то приказ. То он появлялся на палубе, то уходил в каюту, к радистам. Говорил немного, чаще курил. Перед вечером сказал, что до утра следующего дня вся команда парохода может отдыхать.

— А отлучаться на берег? — уточнил я.

— На час-два можно.

Бои тогда шли вблизи тракторного завода, у Мечетки. На переправе там работали катера Волжской военной флотилии. Перевозили детей, стариков, женщин в затон. Затонский лес заполнили части, которые подошли из Средней Ахтубы, из Ленинска за последние часы тяжелых суток.

Я сошел, чтобы побродить по берегу: встретить тех, кто успел выехать из города, поговорить с очевидцами бомбежки. Готовые к погрузке на суда стояли воинские части, а рядом — целые лагери тракторозаводцев. Женщины, старики и дети приютились под деревьями, в наспех сделанных шалашах, под одеялами, натянутыми на гибкие ивовые прутья.

Вспомнилось, как нужда когда-то гоняла меня по этим местам. Еще в 1910 году я бродил в поисках заработка по кулацким хуторам, пока не нанялся на сухогрузную баржонку. Плавал по Волге до 1914 года. Потом был на войне, узнал, что такое немецкие газы. И в гражданскую воевал под Царицыном, защищал его. С тех пор я не видел столько людей, убитых горем.

На пароходе меня встретил Петриченко:

— Признаться, я схитрил, сказав, что можно отдыхать до утра следующего дня. Думал, спокойнее поспят люди… А все на ногах! Через час возьмем на буксир баржу. Сейчас на нее грузятся солдаты.

Погрузка еще продолжалась, когда мы подошли к барже: разместить две тысячи солдат, погрузить войсковое снаряжение — такое скоро не сделаешь.

Наконец отдали чалку.

— Вперед! — скомандовал я. И в ответ услышал спокойный голос Легкодимова.

— Есть вперед-вперед!

Помощник механика любил это слово — «Вперед!» и, отвечая мне из машинного отделения, всегда повторял: «Есть вперед-вперед!»

Затон уже затерялся где-то во тьме. Но вот из ночи его выхватили повисшие над Волгой ракеты врага.

Но стервятники опоздали.

Мы подходили уже к правому берегу. В рубке стоял лоцман Мальков, а за штурвалом — Гриша Чухнин.

Нравилась мне пытливость Малькова. Бывало, пройти бы нам мимо наметившейся ряби на воде, а он — не тут-то было. Попросит сбавить ход, замерит глубину в улыбнется как-то загадочно. А потом скажет:

— Давно за этим местом наблюдаю. Сбивается сюда течение от выступа вон той отмели. Намывает песочку сюда.

Право, хороший народ на пароходе. Плавать бы с ним сто лет! Да разве хорошие люди только на нашем судне? А солдаты, которые с хода пошли в бой! Такие пройдут и через огонь, зубами вгрызутся в камень, но не отдадут фашистам города.