Волгари

На последних словах специально ударение Арсен сделал. Хотелось посмотреть, как Панталеон отреагирует, но тот не заметил ничего.

— Арсен... — сказал он задумчиво. — Людей у меня надёжных нет. Дьякон Агафангел служит, так я только здесь и встретил его... А сам я языка-то здешнего ведь не знаю...

Усмехнулся Арсен. Никак на службу его Панталеон зовёт? Только ведь ни для кого не секрет, сколько Арсену на печатном дворе жалованья платят. Тридцати-то рублей, государем пожалованных Лигариду, пожалуй, маловато будет. Или, может, от Папы Римского перепадёт чего? Чего же ты медлишь, Панталеон? Открой планы свои...

Весь во внимании был Арсен. Не сводил глаз с Лигарида. Внимательно смотрел, как нагнулся тот, доставая ящик. Поставил ящик на стол...

Тут отвёл глаза Арсен. Не выдержал. Снова, когда нагибался Лигарид, промелькнуло в его движении что-то страшно знакомое. Как перед царским дворцом, когда наблюдал Арсен за вылезающим из саней Лигаридом.

Откинул Панталеон крышку ящика.

Нет, не золотые монеты лежали в ящике. Обычные письменные принадлежности. Бумага, перья, бутылочка с чернилами, песочница... Дорожный письменный прибор достал Лигарид.

— Пособи мне, Арсен... — смиренно сказал он. — Составь государю челобитную. Ты ведь, говорят, добро здешний язык постиг?

Никак не мог отказать Панталеону Арсен. Врасплох его это предложение застало. Ждал, что предлагать станет чего-нибудь, а тут такая просьба.

— Пиши, отче Арсен! — приказал Лигарид. — Я по-латинскому говорить буду, а ты на здешний язык перекладывай.

Взял Арсен перо в руки.

Бил челом Панталеон великому государю, каб откупил тот христиан его области от турков, с которыми договорился Лигарид давать им плату в пятьсот ефимков ежегодно...

«Чтоб мне, богомольцу твоему, из области своей изгнану не быти и православных христиан моея области нечестивые турки не обратили б в свою турскую веру...» — записывал по-русски Арсен слова Панталеона и чуть покачивал головой. Напролом шёл Панталеон. Конечно, и другие греки обманывали, приезжая в Москву, великого государя, но на уплату налогов за митрополию, с которой ты уже давно согнан, ещё никто не решался просить денег...

— Какую подпись ставить будем? — спросил Арсен, заканчивая писанину.

Внимательно посмотрел на него Панталеон.

— Святейший Константинопольский патриарх Парфений IV именует меня в своей грамоте митрополитом Газским Предтечева монастыря... — сказал он.

— Так и писать? — спросил Арсен и, не удержавшись, добавил: — А я и не знал, что Газская митрополия теперь константинопольскому престолу подчинена. Я думал, её иерусалимский патриарх ведает.

И даже сам испугался, зачем сказал это. Не рассердился Панталеон. Вдруг улыбнулся как-то очень простодушно и обезоруживающе.

— Арсен! — сказал он. — Что ты сам не знаешь, каков человек патриарх Паисий был?

И внимательно, очень внимательно взглянул на Арсена. И так не вязался сейчас его взгляд с простодушной, обезоруживающей улыбкой, что неуютно стало вдруг Арсену. Всё-таки за эти десять лет, общаясь только с невыносимо глупыми киевскими монахами, отвык Арсен от настоящих иезуитов. Ой как не прост был Панталеон. И вопрос он тоже очень непростой задал. Иерусалимского патриарха Паисия Арсен очень хорошо знал. Двумя годами заточения на Соловках, страхами многими заплатил Арсен за то письмо Паисия, которое послал патриарх из Валахии, где на обратном пути из Москвы встретился он с... Панталеоном Лигаридом. Как озарение мысль эта возникла в голове Арсена! Не Панталеон ли надоумил Паисия то письмо отправить? Зябко стало Арсену. Осторожно взглянул Арсен на Лигарида, пытаясь понять, что хотел он сказать, задавая вопрос? Припугнуть хотел или так просто спросил? Но ничего нельзя было понять... Панталеон говорил сейчас, дескать, высокой и праведной жизнью отличается святейший патриарх, но слишком доверчив был к злым наветам. У него тоже с покойным патриархом некоторые осложнения возникли. Теперь, когда новый патриарх в Иерусалиме сел, недоразумения эти, без сомнения, уладятся, но нужны деньги, деньги и деньги. Святейший патриарх Паисий так дело поставил, что без денег теперь не сунешься никуда в Иерусалиме. Ну да что там о покойном патриархе говорить! Святой жизни человек был, и Арсену это добро известно должно быть. Ведь, кажется, он в свите Паисия и приехал в Москву?

— Святая жизнь патриарха Паисия всем ведома... — смиренно согласился Арсен. — Много достоинств у святейшего было. Когда в Киеве-то жили, так святейший патриарх и двоногая птицы кушать изволил, пока не сказали ему киевляне: «Святейший! Вроде ты на Русь собираешься идти, а на Руси такова патриарху кушать не гоже. Не будет тебе на Руси чести, коли сведают это». Дак святейший Паисий сразу и перестал птицу употреблять. Только в келии у себя вкушал её. Редким постником был покойный...

— Верно говоришь, Арсен... — закивал Панталеон. — Я тоже своей братии запретил корить святейшего за чревоугодие. Нужда будет, говорю, наш патриарх любого афонского монаха за пояс заткнёт в аскетизме.