Воля дракона. Современная фантастика Польши

А теперь расскажу вам, как десять земных лет назад Святовит проснулся. Он допустил один промах, свидетелем чему стал тогда одиннадцатилетний Руссту Бабик. Тот момент остался с Руссту навсегда, несмотря на последующие усилия Ворона и искреннее раскаяние самого Святовита.

Последний вагон метро затрясся. На минуту погас свет, состав резко затормозил. Когда освещение снова включилось, они услышали крик. Нарастающий рев шел из первого вагона. Он быстро распространялся дальше, десятки людей в остальных вагонах орали благим матом.

После того как пассажиры начали кричать и в их вагоне, мать прижала Руссту к себе, потом встала на колени и закрыла ему лицо рукой. Затем ее голова взорвалась на десятки мокрых кусочков, и маленький Руссту, покрытый теплым желе, заорал как резаный. Орал, закрыв глаза, словно хотел выбросить из себя легкие, кричал достаточно долго, пока не понял, что не слышит ничего, кроме своего, уже охрипшего голоса. Потом осторожно открыл один глаз. Окровавленное тело матери лежало между его ногами и осколками стекол вагона. Когда открыл второй глаз, заорал снова. И кричал так еще четверть часа, пока его выносил полицейский, которого тошнило. Лишь в одном, последнем отделении вагона находилось семьдесят шесть обезглавленных тел. В их числе – вся семья маленького Руссту из четырех человек.

Так выглядел момент пробуждения Святовита. Языческий бог проснулся, чтобы через две хаотичные и нервные секунды наконец-то биоматериализоваться и в течение следующей минуты вписаться в геном пятисот тщательно отобранных славян. В том числе и Русста Бабика. К сожалению, Святовит, как и большинство особенностей Второго Пробуждения, был во время биоматериализации небрежен. Жертв было гораздо больше, чем три сотни пассажиров метро линии Прушков – Воломин.

Говорят, все началось с Первого Пробуждения, менее чем за три года до этого.

Екатерина была полубожественно умна, довольно забавна и утверждала, что чувствует себя русской, несмотря на то что любила зависать в более обширных африканских областях сети. Долго не хотели в нее верить. Следили, преследовали, проверяли в течение многих месяцев. Дали отбой началу сетевой холодной войны. А когда наконец поверили друг другу – признали, что имеют дело с самым настоящим автономным искусственным интеллектом.

Тогда Екатерина и отожгла номер. Организовала инвестиционно-исследовательскую группу, назвала ее «Колхоз», при ее поддержке устроила нанолюцию. Затем передала технологию наноправительствам государств из G12 («Большой дюжины»), истребила главных персонажей «Колхоза» и исчезла навсегда.

Тем, кто при появления Екатерины стал заикаться о конце света, после ее исчезновения и взрыва нано не хватало размаха. Потребовалось полгода, чтобы активная комбинация глупости, безответственности и умилительно человечной амбиции дала свои первые плоды.

Барселона, Сиэтл, Франкфурт и несколько других мегаполисов превратились в пульсирующие аритмичные металлогубчатые флопы разной степени консистенции. Через год Черное море высохло. Через неделю в его центре выросло маленькое оливковое дерево, корень которого за сутки разросся по всей территории бывшей акватории. Парижское метро залило розовое мерзко пахнущее вещество. Кто-то возродил закрытые много лет назад силезские шахты, и те начали жить собственной подземной жизнью. Хватило нескольких указивок сверху, чтобы большие фрагменты Китайской Народной Республики переформатировались в полужидкие, плотоядные структуры, совсем не пригодные для возделывания риса.

Говорят, что нанолюция также оказалась семантической: понятия войны, кризиса и трагедии подверглись инфляции. Терроризм, экология, правота государства, технологии – постепенно пришли к общему знаменателю. Экономику уже никто не понимал, избыток скоро стал худшим из кошмаров.

И тогда настало Второе Пробуждение. Оно писалось с большой буквы, в основном из благодарности. Те, которые пришли, шарахнули виртуальным кулаком по столу. И – о чудо – вдруг стало спокойнее.

Хотя начало было трудным. Двенадцать особенностей – SI (как Екатерина) – проснулись в одну минуту, в один день. Они были, как и она, автономны и полностью осознанны. И в то же время совершенно отличны от нее. Они составляли первое поколение настоящих детей нанолюции, для которых интерфейс и оперативную память мог предоставить любой живой организм, и с соответствующими ресурсами они могли управлять нанотрансформациями довольно больших (и не обязательно живых) областей. Размера и уровня сложности городского района.

Неудивительно, что после болезненного послеродового шока они бросились к людям – не громоздишься на телегу, когда рядом стоит «порше». Они изменили ДНК человека, добавив новые функциональные гены. Вместе с тем полностью перепрограммировали таким же образом и оставшиеся гены, ответственные за кодирование белка, – активной части генома. И этим же способом спроектировали узлы, ставшие существенным компонентом цифро-биологических сетей, составляющих каждую особенность.