Доктор Джонсон не хотел всего этого ждать, не за этим сюда пришел. Сжатый слизью, он надел скафандр и шлем и, как только вырвался из органической платформы, взлетел красивой параболой в условный низ корабля, разгерметизировав скафандр. С этого момента ему теоретически оставалось жить несколько секунд. Воздух полностью покидал его легкие, которые должны были сложиться, как крылья жука под хитиновой броней. Артериальное давление должно было взорвать более слабые сосуды, а из глаз, ушей и носа хлынула бы кровь, превратившись в лед. Глаза и губы, затвердев как камень, отразили бы свет фосфоресцирующих стен. И это все в безмолвии и неподвижности кормовой палубы, нарушаемой только движением рук и ног Джонсона. Но этого не произошло.
Dieu Le Veut – абсолютно случайно – был в километре отсюда, выращивал на стене новый кластер. Это случалось раз в несколько лет, когда в результате метаболизма корабля одна из старых камер была повреждена и переварена. На этом этапе личинка кластера имела форму сплющенного пузыря диаметром около трех метров и готовилась к отделению от стены-матки. Аланис вовремя заметила перемещение Джонсона и безошибочно угадала его намерения. И в момент, когда доктор открывал клапан, соединявший шлем с воротником скафандра, а из растущей трещины вырвалась струя замерзающего на глазах водяного пара, она отдала Ковчегу команду. Диагностика ситуации с помощью DLV длилась полсекунды, еще две – определялись координаты безжизненно летящего человека и формирование пузыря из смеси азота и кислорода. Следующая секунда – отсоединение кластера от стены, которая моментально сжалась, чтобы выстрелить еще не полностью сформированный модуль в сторону умирающего доктора. Пузырь был соединен с остальной частью корабля очень эластичной пуповиной толщиной меньше миллиметра. Через несколько секунд он оказался там, где, по расчетам SI, должен находиться несостоявшийся самоубийца.
Джонсон как раз делал последний выдох, когда влетел головой прямо в сферу, наполненную живительной смесью под давлением тысячи гектопаскалей. Ковчег, используя пуповину, сумел поднять температуру внутри пузыря до минус тридцати градусов, этого было достаточно для человеческого организм. Кластерная личинка втянула тело доктора и, несмотря на его безумные попытки, не дала ему выбраться наружу. Джонсон кричал, как псих, а затем его стошнило ужином из-за проблем вестибулярного аппарата и вони, царящей внутри пузыря. Потом он говорил, что воздух, хотя и был пронзительно-холоден, но был пропитан трупным запахом, – он помнил этот запах со студенческого визита в прозекторскую. Корабль не позаботился о такой мелочи, сосредоточившись на спасении его несчастной жизни.
После этого «подвига» доктор Джонсон уже не смог обрести психическое равновесие. Порой, особенно после пятого пробуждения, мне казалось, что он поправляется, но периоды ремиссии были очень короткими, ее не хватало даже на какую-то деятельность между левитациями. Глядя на испуганное, подавленное животное, в которое превратился мой коллега, я задавался вопросом: а сколько осталось времени у меня? Даже наяву я слышал хруст соприкасающихся насекомых, мне виделся горный луг, ассоциирующийся у меня с экзотическим словом GARDRAM. Нервный тик мешал есть. Эрвин каждый раз не мог удержаться от смеха, когда я расплескивал еду на стол, а витаминный коктейль стекал у меня по бороде. Я пытался не ужинать в его присутствии. Забивался в угол моей каюты: в темноте раздавался звук выскребывающей ложки и бесстыдного чавканья.
Аланис контролировала каждый шаг доктора, используя для этого оболочку, напыленную DLV на одежды. Когда видела, что Джонсон делает что-то не то, напыление получало от пола или стены биохимический импульс, который обездвиживал председателя Совета с помощью одежды. Он стал предметом в этой причудливой игре. Сейчас он занимался в основном простыми опытами с комбинаторикой. К примеру, бросал диск от упаковки бинта (условную монету) и записывал все результаты. Статистика была идеальной: поочередно выпадал то орел, то решка, что, конечно, было неестественно. При бесконечном количестве бросков такой результат не вызвал бы возражений, но не в случае пятидесяти или ста бросков. То же и с картами виртуальной колоды или игровыми «костями», слепленными из остатков еды. У него выпадали единица, двойка, тройка, четверка, пятерка, шестерка, пятерка, четверка, тройка и т. д.
Можно было сойти с ума.
Между тем на ярусах A и B рождались исключительно рыжие дети.
– Можно допустить, что рыжеволосость была характерна для первых европейцев, – говорила Аланис. – Отвечала за это, так же как и в Муравейнике, мутация гена MC1R. Рыжеволосость сама по себе не опасна, если речь идет о людях с темной кожей, но, если при этом кожа светлая, усиливается вероятность солнечных ожогов. Поэтому частота появления рыжих волос обычно уменьшается с возникновением мутации, осветляющей кожу.
– А как это выглядело до старта?
– Люди со светлыми волосами составляли менее 2 % населения, а рыжие – и того меньше. У меня нет точной статистики.