Читаем Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей полностью

926. Против Джона Стюарта Милла. Меня приводят в ужас его банальности типа: «что дозволено одному, то можно и другому; чего ты сам не желаешь и т.п., того не причиняй и другим», — которыми он стремится обосновать все человеческие отношения на принципах взаимных платежей, так что всякое наше действие становится как бы расчётом за что-то нам оказанное. Здесь исходная посылка неблагородна в самом первичном смысле: предполагается эквивалентность действий — моих и твоих; сокровеннейшая, личностная ценностность всякого действия попросту аннулируется (то есть отменяется именно то, что ничем нельзя ни возместить, ни оплатить). «Взаимность» — это не только пошлость, но и низость: как раз то, что нечто, мною сделанное, не может и не должно быть сделано никем другим, что не должно быть возмещения, — кроме разве что избраннейшей сферы «равных мне», inter pares*; — что в более глубоком смысле никакая «отдача» невозможна, потому что ты есть нечто единственное, а значит, и совершаешь нечто единственное, — это принципиальное убеждение и лежит в основе аристократического отделения себя от толпы, ибо это толпа верит в равенство и, как следствие, в возместимость и «взаимность».


927. Провинциализм и мелкое скупердяйство моральных оценок, равно как и всех этих «полезно» и «вредно», имеет и свой хороший смысл; это необходимая перспектива общества, которое по части последствий способно разглядеть лишь близкое и наиближайшее. — Государству же и политику потребно уже более надморальное мышление: ибо он обязан просчитывать куда более сложные комплексы воздействий. Примерно так же можно помыслить себе всемирное экономическое хозяйство, имеющее столь далёкие перспективы, что все отдельные его требования на данный момент могли бы казаться несправедливыми и абсурдными.


928.«Последовать зову чувства?» — Подвергать свою жизнь опасности, подчиняясь великодушному порыву, мгновенному импульсу — это немногого стоит... и не характеризует даже... в способности к этому все равны — а в решимости к этому преступник, бандит и корсиканец* наверняка превзойдёт нас, людей порядочных...

Более высокая ступень: и этот порыв в себе преодолеть и совершить героическое деяние не импульсивно, но хладнокровно, обдуманно, без буйства энтузиастических восторгов...*

То же самое относится и к состраданию: сперва его необходимо привычно процедить через сито разума, в противном случае оно столь же опасно, как какой-нибудь аффект...

Слепая податливость аффекту, совершенно безразлично, какому — великодушному, сострадательному, враждебному, — причина многих величайших бед.

Величие характера состоит не в том, чтобы этих аффектов не иметь вовсе, — напротив, такой характер обладает ими в ужасающей степени, — но в том, чтобы брать их под уздцы... и брать даже без всякой радости от такого обуздывания, а просто потому, что...


929. Отдать свою жизнь за дело — очень эффектно. Но жизнь за всякое отдают: аффекты, скопом и порознь, требуют удовлетворения. Сострадание ли это, гнев или месть, — то, что изза них на кон поставлена жизнь, мало меняет в их ценности. Сколько бедняг пожертвовало жизнями ради смазливеньких бабёнок — и, что гораздо хуже, даже своим здоровьем. Коли у тебя есть темперамент, то опасные вещи выбираешь инстинктивно: например, приключения умственных спекуляций, если ты философ; или аморальность, если ты добродетелен. Один род людей не любит рисковать, другой любит. Значит ли это, что мы, вторые, презираем жизнь? Напротив, мы инстинктивно ищем жизни, возведённой в иную степень, жизни в опасности... но этим вовсе не хотим, ещё раз повторю, быть добродетельнее других. Паскаль, например, ничем не хотел рисковать и остался христианином*: может, это и было добродетельно. — Чем-то всегда жертвуешь...


930. Сколькими выгодами жертвует человек, как мало он «своекорыстен»! Все аффекты и страсти его требуют своего права — и как же далёк аффект от разумной пользы своекорыстия!

Человек хочет не своего счастья; надо быть англичанином, чтобы верить, будто человек всегда ищет только своей выгоды. Влечения наши стремятся в долгой страсти посягать на вещи — их накопившаяся сила ищет себе сопротивления.


931.Полезны все аффекты до единого; одни полезны прямо, другие косвенно; в отношении полезности абсолютно невозможно установить тут какую-то шкалу ценностей, — точно так же, в экономическом измерении, хороши, то бишь полезны, все без исключения природные силы, сколько бы ужасов и непоправимых бедствий от них ни исходило. Разве что ещё можно добавить, что наиболее сильные аффекты — самые ценные; если, конечно, у человека нет более мощных источников сил.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука