Воля небес

Ближе к вечеру возле «Веселой невесты» остановился разъезд из двух десятков воинов. Спешились только двое: уже разменявший седьмой десяток, но все еще крепкий ратник князь Михайло Воротынский и совсем молодой рядом с ним Дмитрий Хворостинин, которому больше тридцати на вид было не дать. Оба поднялись по сходням, кивнули склонившимся холопам, прошли дальше к корме, на которой ужинали бояре и новики.

– Так ты на этом шитике, выходит, Варяжское море покорял? – спросил Басаргу его первый воевода.

– Не я, Михайло Иванович, он, – указал на Тимофея боярин.

– Где ты только таких новиков берешь? – с улыбкой покачал головой князь Воротынский. – Мал, да удал. Я тоже таких хочу… – И он внезапно повернулся к Ярославу: – Ну-ка, сказывай подробно, что надобно сделать, чтобы пушку насмерть испортить?

– Гвоздь да топорик нужны! – четко ответил тот. – Гвоздь в запальник вставить, сверху обухом что есть мочи вдарить – и все. Такую заклепку замучишься выковыривать. Но лучше на всю глубину вбить али заломать, коли не входит. Или сразу чок специальный брать, с гранями елочкой и без шляпки. Так надежнее.

– Таковую работу любой холоп исполнит, – сказал Дмитрий Хворостинин. – Пяток клепок на каждого. Кто прорвется, две-три пушки заклепает… Хоть сотня из всех до обоза дойдет – и не будет зубов у султана!

– Как тебя зовут, новик?

– Ярослав, Михайло Иванович!

– Из каковых будешь? Боярин али сын боярский?

– Боярина Басарги новик! – Свой род-происхождение воспитанник приюта назвать, понятно, не мог. Но князю хватило и этого:

– Я запомню тебя, боярин Ярослав, – положил руку на плечо мальчишки бывалый воин. – Утром к Дмитрию Ивановичу явишься, в Каширу поскачете. Объяснишь кузнецам тамошним, что за чоки им делать надобно. С утра до вечера работать станут, покуда басурмане не подойдут. Как мыслишь, успеем?

– Успеем, Михайло Иванович!

– Не поверишь, Ярослав, всю жизнь на службе береговой разъезды рассылал, дабы ворогу навстречу вовремя выйти, грудью перед ним встать. Ныне впервые за ворогом слежу, чтобы от него подальше вовремя сбежать… – Воевода хмыкнул. – И вроде как не трусость, вроде разумно выходит, боярин Ярослав! Имя у тебя славное. Легко в память ложится. Запомню.

Убегать с пути татарских тысяч русскому ополчению не пришлось. Хан Девлет-Гирей избрал путь мимо Каширы, ударив в промежуток меж ним и Серпуховом. На Сенькином броде двадцать тысяч татар головного полка Теребердей-мурзы столкнулись в жаркой схватке с двумя сотнями бояр князя Ивана Шуйского. Дрались несколько часов, но одолели, сели на переправе. На следующий день подобрались основные силы и стали переходить Оку, втягиваясь в древние русские земли…

Басурмане торопились, не останавливая переправу даже ночью. Вестимо, ханы и мурзы веселились над русской беспечностью, спеша воспользоваться отсутствием поблизости царских войск, как можно быстрее добраться до цели, наложить свою грязную лапу на православные земли.

За всем этим внимательно наблюдали из плавней дозорные, каждый час отправляя гонцов к князю Воротынскому, донося об успехах османской орды. Полки стрельцов и боярского ополчения тем временем спокойно, без спешки, сворачивали лагерь, надевали броню, в последний раз проверяли оружие и снаряжение. Ратники князей Хованского и Хворостинина, воевод головного полка, прятали в поясные сумки розданные им короткие граненые чоки, воины большого полка грузили на возки щиты гуляй-города.

Двадцать седьмого июля переправа была закончена, и темные реки бесчисленного татарского воинства, обтекая Серпухов и Тарусу, устремились по Серпуховскому тракту вперед – на Москву! Тратить время на взятие крепких пограничных крепостей хан Девлет-Гирей не стал. Когда падет столица, а османские мурзы сядут наместниками в главные русские города, поделят земли на улусы – малые города все равно никуда не денутся, сами на поклон на коленях приползут. Посередь чужой земли ни одно селение долго выжить не сможет. Сдастся.

Со стен горожане в бессилии наблюдали, как вслед на конницей загрохотали, вздымая пыль, телеги и арбы такого же гигантского, как сама армия, обоза с припасами, с запасным оружием, стрелами и копьями, с пушками и порохом, с ядрами и дробом. Все это охраняли нарядно одетые янычары – в разноцветных пухлых шароварах и крытых атласом кафтанах, опоясанных широкими кушаками вместо ремней и с высокими шапками на головах.

Вслед за лучшими пехотинцами мира снова покатилась конница – тридцать сотен ногайских воинов, прикрывающих обоз от возможного нападения. А когда хвост этой бесконечной колонны втянулся в леса у горизонта – по тракту промчались на рысях русские дозоры, вслед за ними – пять передовых сотен. Едва стала оседать пыль – как с каширской дороги, вытянутой почти вплотную к Оке, выскользнула кованая рать. Широкая лента, сверкая сталью начищенных доспехов, шлемов, наконечниками рогатин и совен, перетекла от реки к лесу. Русская армия напоминала дракона – не самого большого, но от того не менее опасного, – быстро прошелестевшего прочной чешуей вслед за ничего не подозревающей добычей.