Воля вольная

Василий Семихватский, капитан, заместитель Тихого по оперативной работе, был местный. Его корни, так же, как и у Тихого, растворялись в окрестной тайге. Родился он в самых соболиных местах, в Аян-Юрях, где догнивали теперь два десятка срубов, а деды по отцовской линии жили еще в Тихом Остроге, в верховьях Ясачной. В Петровы времена был там поставлен первый барак. От того Острога давно уже ничего не осталось, один Васька вот, может...

Хорош он был во всех отношениях. Среднего роста с крупно вылепленными чертами лица. Смело и прямо всегда смотрел и уверен был в себе до наглости. Здоровья в капитане милиции Василии Семихватском было на пятерых. Из-за этого избытка он и в милицию попал. Из армии только вернулся и в нехорошей драке поучаствовал, с поножовщиной. И хотя не Васька за нож хватался, саму драку он начал. Года три ему светили как милому. Начальник милиции поставил вопрос ребром — или к нам, или на нары. Деваться было некуда, думал ненадолго, но прижился. И как он отличался в пьяных драках и разборках за девок, так устоялся и здесь. Большой силы, выносливый и как будто абсолютно бесстрашный. Никаких авторитетов не признавал. Окажись он в те времена в бандитах — а это как раз те времена и были, быть Ваське во главе нехорошей бригады. И хотя какие-то, дедовы еще, представления о чести и справедливости в нем были, в угоду своим желаниям Васька легко менял их.

Он жил по своей воле. И больше всего на свете ценил ее. Мог быть и добрым, и щедрым, а мог и упереться из-за рубля, лишь бы было по его. Когда бывал в настроении и делал что-то путнее, на него нельзя было не любоваться. Но был непредсказуем, за что его побаивались и обходили.

Годков капитану было тридцать девять, обитал он в общаге на втором этаже в самой большой угловой комнате, где раньше был общий холл с телевизором. Койка, три стула, стол и в Васькин рост розовый японский холодильник. Иногда появлялась богатая музыка со множеством колонок, плазменная панель в полстены или еще что-то такое же экзотическое, дико дорогое и специально заказанное в Японии. Была огромная коллекция боевиков, пересмотренных не по одному разу. Какой бы пьяный ни вернулся, он не ложился спать, не поставив, как он выражался, «хорошее кино». Вещами Семихватский не обрастал: как неожиданно все появлялось, так же быстро и исчезало. Дарил или уносил к кому-нибудь на пьянство и там оставлял. Единственное, что у него было действительно дорогое, — последней модели «ленд-крузер». Правильный, леворукий из Европы, нафасованый по последнему слову японской техники. Лучший джипарь в поселке! И это было принципиально.

Человек, под контролем которого была вся левая поселковая икра и рыба, да фактически и весь бизнес, просто обязан был от жиру лопаться. Васька же даже заначки путней не накопил, и зачем он доил коммерсов и барыг, не понять было. Может, решил, что у всякого уважающего себя мента должен быть бизнес. Тихих золотарей, кстати — не «хищников»[9], но тех, что сами помаленьку лотками трясли, не трогал. Деды его на золотишке сидели, и он хорошо знал, какими трудами оно достается.

Не сами деньги и не сама власть его интересовали, но свобода жить, как хочешь. Жить, ощущая гордо, что никто не посмеет встать поперек твоего пути, — в этом был для Васьки весь кайф жизни. Как, впрочем, и для любого здешнего мужика — тут они совсем не отличались. Разве что дурной властью.

А дурная власть и свободу делает дурной.

Тихий ждал прапора Бадмаева, а ввалился Васька. Выбритый, со свежими порезами на мощных скулах, желваки четче обозначились после тайги. Глаза блестели недобро, но не с похмелья.

— Здорово, Михалыч! — протянул руку через стол.

Две недетские клешни встретились, цапнули друг друга. Семихватский сел на стул и достал сигареты. Похлопал себя по карманам:

— Дай-ка огоньку.

Тихий чувствовал себя не то чтобы виноватым, но неловко. Как будто сидел на мокром. Не за то, что случилось, а за то, что его говно надо будет разгребать Ваське. Васька это знал, не обращал на вину Тихого никакого внимания, а даже рад был необычному повороту событий. Именно Кобяк прокололся. И это было неплохо. На хитрую жопу есть хрен с винтом, Семихватский уже прикинул, что делать, но не лез вперед начальника.

Тихий покряхтел, переложил бумажки на угол стола. Нахмурился:

— Я думаю так... надо его достать и... чтобы уазик починил или новый пусть купит. У него бабки есть... — сказал Александр Михайлович, хмурясь сурово, и к концу фразы отвернулся в окно.

Семихватский поднял на начальника удивленный взгляд:

— Ты что, Михалыч? Я его в кандалах приведу!

Тихий посмотрел на него внимательно:

— Ну приведешь, и что?

Семихватский помолчал, глядя в упор на начальника:

— Он же стрелял в тебя?!

— Тебе кто это наплел? — Тихий, смяв толстые губы, заблестел глазами от прилива злости.

— Да все уж знают...

— Все знают... — Тихий посунулся к Ваське. — Гнидюк с пушкой полез на него. На пустом месте. Типа из кабины его выдергивать... хорошо, в рыло прикладом не получил.

— А ты где был?