Воля вольная

Выслушивая зверька, Степан шел вдоль дерева, не доходя до комля, стукнул топором, стал поправлять сетку. Потом снял суконку и взялся за топор. Пополам решил разваливать у того места, где поджигал. Карам с другой стороны валежины бегал с озабоченным видом, но вдруг, перепрыгнув дерево, сунулся носом в снег и, взлаяв с досадой, кинулся в сторону и замелькал между деревьев. Соболь уходил, оставляя кровь на снегу. Вскоре раздался деловитый рык пса, Степан подбежал, зверек лежал задавленный. Карам рядом бегал.

Степан здорово вспотел, Карам, видно, тоже — валялся по снегу, терся мордой. Поторапливаясь, свернул шкурку и сунул в тот же наружный карман рюкзака, где уже лежала одна.

На перевал забрались. Отсюда озера не видно было, они прошли низкими ползучими стланиками ровную верхнюю площадку и начали спускаться. Снова начались листвяшки, редкие, покореженные ветрами, но и ровненькие тоже... Вскоре тропа повернула, пошла резко вниз, и открылось озеро. В прорехах между лиственницами заголубела, заблестела вода. Километра два оставалось.

Перевал будто специально прорезали в хребте и вынули кубиком. Правый и левый его борта были обрывисты или стекали крутыми каменными реками. Все было рябое... присыпанное снегом, камни и скалы торчали. Степан, внимательно поглядывая под ноги, быстро спускался, Карам временами возникал впереди на тропе, бросал преданный, но больше деловой собачий взгляд и исчезал снова.

Солнце пригревало. Тепло стало. Степан прошел с полкилометра и, присев над обрывом, закурил. Перед ним вытянулась узкая и глубокая долина. Озеро, с километр в ширину и больше десяти в длину, с его стороны было светло-серым и блестящим, а дальний южный конец, где впадала речка, — голубым. Снегами все укрыто. Плотная тайга поднималась крутыми склонами. Степан курил, задумчиво глядел на снежные пики за озером и слушал тишину, царящую в долине. Только пичужка какая-то попискивала. Он бросил окурок под ноги, растер по привычке в пыль и снова пустился вниз.

Кедровка увидела, разоралась на весь распадок. Степан прошел пару поворотов среди больших, размером с дом, обломков скал, начались первые отдельные елочки, сначала они непривычно выделялись среди голых лиственниц, но вскоре по бокам тропы плотно встал ельник. Елка нигде не росла в их краях — слишком северно и сурово было, а здесь не просто росла, а и выглядела очень здоровой и крепкой. Из-за горячих источников, видно.

Карам уже сидел возле их старого костровища, присыпанного снегом. Степан повесил рюкзак на сук и полез в горку, в ельник, нашел свой лабазок, где хранились чайник, ведра, топор да ножовка. Взял, что надо было, вернулся к костру. Выбрал нужные удочки, сложил в ведро и вышел на озеро. Прошел, осторожно пробуя лед, присел, ударил обухом по льду. «Бо-о-у-у-ум!!!» Еще ударил: «Бо-о-у-у-ум!!! Бо-о-у-у-ум!!!» — глубокое и звучное эхо резонировало по долине и улетало вверх, к небесам!

Степан улыбался, слушая. Оставил ведро с торчащими из него удочками и пошел на берег. Стал собирать камни, круглые окатыши с рябчика размером. Набрав, сколько в руках уместилось, вернулся к ведру, сложил камни и, выбрав один, бросил его вверх и вдаль. Камень ударил в блестящую на солнце гладь, подпрыгнул, ударил еще и еще и покатился, затихая дробно... Первое касание льда давало неожиданно гулкий, будто выстрел из пушки, удар по окрестным горам, второй отскок камня, третий... звуки множились быстрым эхом, нарастали, налетая друг на друга. Озеро, как огромный ледяной там-там, пело многоголосо.

Лед был сантиметров пять. Степан пробил лунки и стал разматывать снасти. Удочки толстые, под мужскую руку, леска наматывалась на кованые квадратные гвоздики. И их, и кованые крючки Степан смазывал машинным маслом, которое специально захватывал для этого, но ему казалось, что они сделаны из такого металла, который и так не сгнил бы. На этих удочках гнили только лески, которые он и менял. Спустил в лунки пустые, без наживки снасти, промеряя глубину, и пошел на мелководье. Там пробил, размотал удочку с мушками, на хариуса. Подергал — не клевало. Степан осмотрел самодельных мух на мелких крючках, их на снасти было две: рыженькая и черная. Потрогал пальцами — менять не имело смысла — всегда здесь на такие цвета ловилось. Лег на лед, заглянул в лунку, прикрываясь от солнца. Хариусы были. Некоторые подплывали совсем близко к висящей в воде мушке и, замерев на мгновение, отплывали в сторону. Степан пошевелил мух, подергивая мелкими движениями, стал поднимать наверх. Эффект был примерно тот же: какая-то из рыбок посовывалась к приманке и, не тронув, отплывала в сторону. Степан стал опускать, положил на дно сначала черную, потом... как только рыжая муха коснулась дна, серебристая тень метнулось к ней, и Степан, вскочив на колени, вытянул на лед харюзка.