Воля вольная

Двадцать лет назад приехал Шура Звягин, студент второго курса Новосибирского госуниверситета, на свою первую геологическую практику. Отбегал лето по горам и лесам, а в начале сентября, когда в университете начались уже занятия, написал длинные письма в деканат и родителям. Нашел, мол, свою землю. Так Шура и остался вечным Студентом. Сначала рабочим в геофизической партии, потом штатным охотником исходил всю тайгу вокруг. Золота не нажил, жену и детей — тоже, да и какие жены и дети при такой ненормальной раздолбайской любви к безлюдным охотским просторам. Мог, начитавшись книжек, собрать рюкзак, закинуть карабин за спину и двинуть с охотского берега до Лены. Можно глянуть на карту — как это! Уходил в мае, возвращался в сентябре. Худой и счастливый. О его бесстрашии и выносливости ходили легенды. В последние годы Студент пытался обзавестись каким-нибудь бизнесом, но ничего внятного не получалось: Шура был мечтателем и не очень любил деньги.

После того бурного базара в кафе «Север» Шура двое суток безвылазно просидел дома. Думал, что тут путнего можно сделать? В Интернете торчал, бумагой обложился — рисовал устройство власти с ментами и без ментов, поселковых доходов-расходов. Кричать-то он кричал злее других, но на самом деле давно уже хотелось ему придумать какое-то правильное, само себя регулирующее устройство жизни. Отправить его наверх, в Москву, и чтобы это устройство кругом по таким вот дальним поселкам, по всем Северам применить можно было.

Пока не напишу — из дома не выйду, зарекся Студент и сидел два дня и две ночи. Всякий припозднившийся видел одиноко горящее угловое окно двухэтажного деревянного барака, а некоторые видели и самого Студента, грозно, как Петр Первый, стоявшего со сложенными руками на груди.

Никакой «Записки в правительство от жителя поселка Рыбачий Александра Звягина» не вышло. Студент извел гору бумаги и так устал от собственных возмущений по поводу жизнеустройства, что на вторую ночь уснул прямо за столом. Утром тем не менее главным было ощущение, что делать что-то надо, что просто так сидеть уже нельзя.

Оделся и пошел к Нине Кобяковой, с которой толком и знаком-то не был, и, преодолевая неловкость, предложил какую хочешь помощь, если что надо... Спросил, что Степан взял с собой в лес, а что не успел, Нина и так-то не особенно понимала, чего он хочет, а тут и совсем замолчала. Студент извинился и ушел.

И опять сидел и думал, отчего так все устроено по-дурацки и почему люди не верят и боятся друг друга. После обеда отправился к своему дружку командиру вертолетчиков Николаю Ледяхову. В магазин заехал конфет девчонкам купить, потом на берег к корейцам за крупной вяленой корюшкой смотался.

Ледяхов был женат и имел двух беленьких девчонок-хохотушек пяти и шести лет. Дом у него был большой: длинный застекленный коридор, большая кухня с удобной для готовки печкой, гостиная и две спальни. Все хоть и деревенское, но начиненное последней японской техникой. Жена гладила в гостиной и смотрела телевизор.

Сели на кухне. Солнце в окне как раз опускалось в тайгу, которая начиналась сразу за огородом. Забор был сделан из узких зеленых металлических секций взлетно-посадочной полосы. Американцы во время войны, отправляя самолеты по ленд-лизу, весь Север и Дальний Восток обеспечили такими полосами подскока. Служили они до сих пор, и даже на заборы хватало. Два года назад несколько секций разворочал медведь, и они так и остались торчать кривыми зубами в ограде.

Оба были непьющие, оба здоровые, сидели друг против друга в вечерней полутьме, не включая света, поглядывали на закат и чистили корюшку. Чаем запивали. Студент рассказывал Николаю про обыски и уговаривал втихую слетать к Кобяку на участок и забросить тому снегоход и шмотки. Говорил вполголоса, Ленка у Николая была остра и на мозги и на язык, и Студента как ближайшего ледяховского дружка курировала строго.

— Шура, с меня башку снимут, ты сам прикинь! Они вчера приехали рейс заказывать, я еле отбрехался...

— А кто приходил?

— Майор Гнидюк.

— Вот сука, я не понимаю, чего он лезет везде? Ну и что?

— Кобяка твоего я видел!

Студент, не веря, затряс головой:

— Когда?

— Дня три назад, одиннадцатого утром, на перевале из Юхты в Эльгын. Не там, где дорога, а тот перевал, что подальше. Волка драл, сидел.

— Волка?

— Ну, там у него три волка валялись.

— Значит, он точно у себя на участке. Что там, снега много?

— В горах лежит капитально... — Николай задумался, — да везде уже есть.

Студент, соображая что-то, машинально свернул голову корюшке и разорвал ее вдоль на две части. Потом склонился к Николаю и заговорил тихо:

— Коля, смотри... — он еще о чем-то подумал, — ну хочешь, я денег найду на горючку? Ну! Придумай чего-то! Я чего тебя прошу — икру мне вывезти? Я тебя вообще когда-нибудь просил об икре?

— Про икру я бы понял, а тут чего лезешь? Вычислят, ясно же, и что?

— Как вычислят?

— Самописцы-регистраторы, второй пилот, бортинженер... куда я вообще полечу?

— Давай, закажу рейс к себе...

— Ну ладно, кто поверит, что ты на охоту на вертолете залетаешь!