Воля вольная

— Все, хорош! — решительно прервал разговор Мирон. — Старые песни, только время тратить, с собой его заберем. Обыщите тут все!

Вскоре зимовье и приваленная к нему лодка горели. Запыхавшийся, с потными щеками и шеей, Шумаков, осмотревший следы вокруг зимовья, ничего внятного не нашел. Подтвердил только балабановские слова, что мужики с «Урала» ночевали здесь, что есть пешие следы самого Балабана и что Студент приехал снизу. И что вообще разных следов так много, что не разобраться, был тут Кобяк или нет.

Трофеев взяли немного. За поясом у Хапы висел знаменитый поваренковский топорик с оранжевой ручкой, да Шумаков вытащил из зимовья Колькин рюкзак с бутором.

— Ну что, как живешь, Музыкант? — Хапа сдвинул топорик за спину и присел рядом. — Все поешь? Помнишь, на Мухторском перевале... на нас духи лезут, а ты на гитаре... А? Ты всегда смелый был, я тебя всегда уважал... — Хапа нервно тряс ногой. — Сейчас бы точно краповым был! А я тебя узнал тогда в кафе, только глазам не поверил. По книжке узнал, ты, когда книжку читаешь, всегда кулак вот так вот ко лбу делаешь! Где Кобяков-то, не знаешь?

— Не знаком, — качнул головой Валентин.

— Так это же его зимовье?!

— А я помню, Хапа, как ты двух старух-чеченок из подвала вытащил. Там все рвется, а ты их таскаешь... Я тогда, честно сказать, сдрейфил.

Хапа на секунду задумался, потом довольно тряхнул головой:

— За гитаркой тогда все-таки сбегал!

— Да... она уже осколком пробита была... А ты что же, все воюешь?

— А что делать, Валя, я больше ничего не умею!

Они сидели на берегу, сзади, метрах в тридцати, горящая избушка трещала. Хапа время от времени оборачивался и глядел, как рядом с зимовьем занимается куст стланика. Вертолет на другом берегу засвистел ритмично, раскручивая винты. Подошел Мирон, отозвал Хапу и стал ему что-то говорить. Он говорил громко, пересиливая вертолет, и Балабан почти все слышал.

— Садимся к «Уралу»... кончаем всех... у меня на этого Студента... есть... по поселку ходил. На других Москвич показал — так что все в порядке... Шумака этого... из их оружия... — Вертолет набирал обороты, и Мирон говорил все громче. — Их трое... вооружены... дырок в вертушке наделаем... договоримся с ребятами...

Потом Мирон кивнул в сторону Балабана и, сказав что-то, заржал. Хапа тоже повернулся и пристально глянул на Валентина. Они двинулись к вертолету. Мирон остановился, повернулся к Балабану:

— Эй, организованная преступная группа! Давай на борт! — прокричал.

Балабана забрали и поднялись в воздух. Он посидел без движений, глядел задумчиво перед собой, потом спокойно достал гитару из рюкзака, расчехлил. Попробовал ее, приложился почти ухом, чуть тронул колки. Хапа увидел, как он настраивает... присел, обнял: давай, сунул фляжку, давай, Валька, споем нашу! Мы тебя часто вспоминали. На Мирона не обращай внимания, ты же ему тогда здорово насрал! До сих пор майор... От Хапы крепко несло спиртом. Валентин хлебнул из фляжки, улыбался, согласно кивал головой. Глаза небольшие спокойно глядели из-под челки:

— Не трогайте ребят! — попросил.

— Каких? — спросил Хапа и внимательно глянул на Валентина.

— Тех, что на «Урале»...

Хапа отстранился, лицо стало жесткое, чужое и равнодушное.

— Производственная необходимость! Сам знаешь!

— Там у одного — четверо детей... — начал было, но Хапа отодвинулся.

Валентин кивнул головой, понимая. Посидел, прямо глядя перед собой в рифленый металлический пол вертолета и поглаживая гитару. Людей в вертолете оглядел, на Шумакова посмотрел внимательно, сидевшего в обнимку с поваренковским мешком, лицо того дергалось, он отвернулся от взгляда Валетина. Балабанов нагнулся к сидевшему наискосок напротив Мирону. Сказал жестко:

— Ну что? Прощальную?! Последняя песенка называется...

— Какую прощальную... — Мирон зло отвернулся в иллюминатор.

— Как какую? Хватит уже... — серьезно вздохнул Валентин. — По ноздри в крови! Дальше, ребята, у нас дороги нет!

Он заиграл любимую Поваренковскую блатную... Волю вольную. Хапа рядом заулыбался, допил из фляжки и стал подпевать и кивать в такт головой... Вертолетчик высунулся из кабины, показывая что-то Мирону. Слышно было плохо, Валентин оборвал игру, нахмурился и, пристально глянув на Хапу, убрал гитару за спину. Хапа затягивал липучки на бронежилете.

Вертолет начал снижаться. Выше «Урала» была ровная площадка. Мирон повернулся к бойцам:

— Всем приготовиться! По первому варианту! — Он передернул пистолет.

Все защелкали затворами. Вертолет коснулся земли, его качнуло.

Балабан сидел согнувшись, глядя себе в колени, и шептал молитву, потом перекрестился широко:

— Погодите, ребята! — сказал громко.

Все обернулись. Балабан оторвал руки от груди и разжал большие ладони. На каждой лежало по гранате. Щелкнув, сработали запалы.

Прости, Господи, нас грешных!

...Вертолет разваливался и горел, один бак еще не взорвался, вертолетчики пытались выбраться через лобовой фонарь. Трое мужиков спешили на помощь. Студент в одном свитере и без шапки бежал первый, за ним, отставая, буровил снег Колька, последним с лопатой на плече тяжело шел дядь Саша.

* * *