Воля вольная

Ткань, липучки на бронежилете затрещали, но Семихватский с выломленной наверх рукой уже лежал на снегу. Сработали как часы. Два ствола упирались в бок и в грудь капитана Семихватского. Дима Остолоп целился глуповатыми мохнатыми бровями через прицел, Бобович щелкнул предохранителем. Прапор Лукашов, наступив коленом на могучую спину Семихватского, держал руку капитана на изломе. Кровь прапора неровно растеклась в скулы и в виски. Глаза побелели от вскипевшей ярости.

— Вставай, капитан! — взял на себя дело Мирон. — Лукан, отпусти!

Семихватский поднялся. Лицо бледное, ссадина на щеке, сплюнул кровью. Глаза прищурил...

— Извиняй ребят, капитан, привычка у них! Все время ж в работе! Давайте в машину! — Мирон повернулся к студентам. — В самый зад грузитесь!

Бойцы заходили в вертолет. Андрей цапнул в охапку свой рюкзак, потянулся за рюкзаком Семена.

— Ничего, не беспокойся, майор... — Семихватский надел автомат на плечо и не двигался с места.

— Не понял?

— Сами доберемся, — сказал Семихватский твердо.

Андрей посмотрел на него удивленно, а Семен, отвернувшись, сел на свой рюкзак. Мирон качнул головой и, крикнув Хапу, который, размахивая руками, орал что-то по телефону, пошел в вертушку. Андрей обреченно глядел на закрывающуюся дверь. Присел к Семену, тот с бледным несчастным лицом все не мог хорошо вздохнуть. Семихватский стоял, глядя себе на ноги. Потом поднял спокойный чуть прищуренный взгляд вслед удаляющейся вертушке.

— Машина! — заорал Хапа, врываясь через голову Мирона в кабину летчиков. — Разворачивайся, справа осталась!

Он вернулся в салон, схватил свой бронежилет, лежащий на лавке, нацепил и застегнул:

— Приготовились! Воевать будем! Бобович, Остолоп, отставить жрать...

Бойцы, вскрывшие было банку тушенки, застегнулись и приникли к иллюминаторам. Автоматы стояли между ног. Вертолет заложил крутой вираж и зашел сзади. «Урал», гребя перед собой снег, полз в гору на пониженной, черный выхлоп за ним тянулся.

— Что у него в кузове? — спросил Мирон Шумакова.

— Не знаю, «Буран», что ли...

— Белый?!

Шумаков пожал плечами. Летчик завис чуть сзади и сбоку, повернулся к Мирону:

— Тут нигде близко не сядем, лес высокий...

Мирон повернулся к Шумаку:

— Чья машина? Кобяков там может быть?

— Это они завозили Москвича. Не знаю, может, и он!

— Игорек, — положил Мирон руку на плечо командира, — засади-ка килограммчик помидоров у них перед мордой, посмотрим, кто тут катается. Да аккуратно! Если ответят, накрываем. Все готовы? — повернулся в салон.

— Вперед!

Загрохотал крупнокалиберный пулемет, и дорога перед «Уралом» «ожила». Машина остановилась. С одной стороны выпрыгнул в снег и отбежал в сторону Поваренок, с другой дядь Саша встал на подножку и задрал голову. Студент тоже слез с карабином в руках и глядел вверх.

— Он есть? — быстро спросил Мирон.

— Нет, — качал головой Шумак, — это все мужики...

— Я вижу, что мужики, кто такие?

— Ну эти и Студент... Звягин Шура, я рассказывал, который людей подговаривал....

— Понятно, они от Кобяка могут ехать, метнемся быстро, если что, за полчаса эти никуда не денутся! Так, Хапа?

— Поперли! — Хапа уверенно качнул головой.

Вертолет развернулся и пошел по следу «Урала».

Сели на другой стороне реки и стали широко окружать избушку, где накануне выпивали мужики. Балабан, услышав шум вертолета, вышел на свой пенек, закурил и спокойно наблюдал, как между деревьями мелькали бойцы и сжималось кольцо. Машина снова поднялась в воздух и висела чуть в стороне. Все было знакомо.

— Всем выйти из дома, руки поднять! — раздалось в матюгальник. Мирон стоял на берегу и оттуда командовал.

Балабан не двигался, продолжал курить и смотреть за происходящим.

— Руки в гору! — снова загремело по тайге.

Несколько очередей пронеслись над головой Балабана, защелкали по избушке. Балабан встал во весь свой немаленький рост и задрал руки над головой. Мотивчик какой-то негромко напевал. Лыжная шапочка сползла и упала на снег, и длинные светлые волосы привычно закрыли челкой пол-лица. Он тряхнул головой, открываясь. Бойцы приближались с трех сторон.

Мирон с пистолетом в руках подходил все с той же наглой и пренебрежительной чуть, однако, настороженной улыбочкой. По мере приближения лицо его напрягалось. Он узнавал одного давнего знакомого. Глазам не верил. Встал метрах в пяти напротив:

— Музыкант! — произнес совсем не приблатненным, но даже и тихим голосом и нахмурился.

— Здорово, Мирон... — Валентин опустил руки. — И Хапа и Остолоп с тобой... Здорово, черти!

Бойцы подходили и смотрели на него, как на привидение. Дима Остолоп поплыл в улыбке и даже посунулся с объятьями, но остановился, глядя на всех, только руку протянул.

— Ты что же, беглый? — спросил Мирон, обретая прежнюю уверенность.

—Зачем беглый — вольный!

— Здесь что делаешь? — вмешался Хапа, тоже не без удивления рассматривающий бывшего сослуживца.

— Гуляю! Я гуляю, где хочу, Хапа, ты ж знаешь... — Валентин, пряча в прищур улыбку, развел большие руки. Как будто и всех пригласил погулять.

— Это точно... — ощерился Хапа весело.