Волк-одиночка

– Медаленосец, – поправил я. – До Продольной. Часа два еще.

– Какие два часа?! – удивился он. – Тут двадцать минут ходу!

– Это твоими ногами, – возразил я и, подумав, добавил: – И моими – двое суток назад. А теперь мне два часа шлепать. Так вы бы сделали доброе дело, и вправду подбросили бы меня. А я при встрече о вас Богу словечко замолвлю.

– Спасибо, мы как-нибудь сами, – возразил мент. – А вот довезти, пожалуй, довезем. Залазь.

Я продрался через придорожную клумбу и подошел к Уазику. «Залазь» – это сильно сказано. Может бревно залезть в машину? Вот и я не мог. Потоптался у открытой двери, два раза попытался задрать ногу и заругался нехорошей бранью. Менты, поняв, что от них требуется, схватили меня за разные выступающие предметы туалета и втянули внутрь, а после того, как я с грехом пополам устроился на сиденье, захлопнули дверь. И мы поехали.

Сидя в пыльном салоне Уазика, я размышлял, что, собственно, фортуна еще раз подкинула мне добрячок. И еще – что среди ментов тоже встречаются порой неплохие люди, которых власть над другими людьми не испортила. Хоть и единицы, но есть. Правда, в данный момент эти неплохие люди мешали мне сосредоточиться, приставая с рассказами типа: «А мы смотрим, идет, шатается, одет по-дурацки. Ну, думаем, или пьяный, или из психушки сбежал», и с вопросами вроде: «А что за авария-то была? А как машину – сильно помяло?». Я, конечно, старался на все это реагировать прицельно, но исключительно из вежливости.

А это, надо сказать, было непросто. У ментов, за чьими плечами имелась бессонная ночь, отчего их языки стали похожими на веники, сделалось недержание речи. Их было трое, и каждый хотел что-то услышать от меня, а я был один и, естественно, на всех угодить не мог. Но они не обижались, продолжая пороть глупости все пять минут езды до моего дома.

Пять минут! Всего пять, натурально. Они сэкономили мне кучу времени и сил, доставив к месту назначения. Я даже не опозорился перед соседями, поскольку те меня не увидели – на дворе все еще стояла тьма.

Из Уазика я, с горем пополам, выбрался сам. Отсалютовал напоследок стражам порядка пионерским салютом, которым так любил в свое время баловаться ныне покойный Четыре Глаза, и направился к подъезду. Менты пожелали мне всего-всего, в том числе благополучно добраться до квартиры, скорейшего выздоровления и толстую невесту, и тоже отправились по своим делам, которых у них было, думаю, ничуть не меньше, чем у меня.

Никогда не думал, что настанет время, и товарищи в серой правозащитной форме окажут мне помощь. А вот поди ж ты. Впрочем, прелесть нашей жизни в том и заключается, что никто и никогда – кроме Бога, наверное – не может сказать, что с нами будет завтра. Даже при том, что сегодняшнее положение, казалось бы, незыблемо, оно может – вдруг! – рухнуть в одночасье и все обернется на сто восемьдесят градусов. Иногда это радует, иногда пугает, смотря по тому, в чью пользу раскидывает карты Его Величество Случай.

Такая вот философия. Она может устраивать, может не устраивать, но она есть. У меня, по крайней мере.

Цепляясь, как и в здании молококомбината, за перила, я поднялся на свой этаж и понял, что дурак. Ключа у меня не было. Обидно? Конечно. Безусловно. О чем разговор. Досадно? Не то слово. Мне хотелось орать матерные ругательства, биться головой в дверь, – неважно, свою ли, чужую, – или, на худой конец, написать на стене все, что я думаю об этой жизни, этом доме, его обитателях и их родословной.

Я рвал извилины, напрягая мозг в попытках решить неожиданную проблему. Жаловался, что мне слишком много приходится работать головой, а на самом деле еще и не доработал. Не подумал, то есть, о самом главном – как попасть домой. Причем не к кому-нибудь, а к себе – шутка сказать!

Но ничего некультурного делать я не стал. Предпочел еще раз пораскинуть мозгами, небольшой запас которых еще умудрился сохранить. И пришел к выводу, что надо постучаться к соседу и попросить у него чего-нибудь железного на предмет взламывания собственного замка. Что, с завидной последовательностью, и проделал.

Сосед на момент открывания дверей лицо имел глупое, сонное, недовольное и слегка удивленное. При виде меня сонливость и недовольство напрочь исчезли, зато глупизна (так это по-русски, да-а?) и удивление вдвое увеличились. Я его вполне понимал. Глядя на такую акварель, какую являл собою я, я бы и сам окончательно поглупел.

– Тебе чего? – спросил сосед. И добавил: – Ты чего?

– Их бин больной, – пояснил я. – Домой попасть не могу. Ключ забыл. Дверь открыть нечем. Выручи.

– Я че, взломщик, да? – он стал совсем дурной, и мне пришлось объяснять на пальцах:

– У тебя проволочка железная есть? – кивок. – Это хорошо. А пассатижи? – еще кивок. – Опять хорошо. Тащи их. И топор на всякий случай прихвати.

Сосед исчез. Он в свое время пару десятков лет прослужил в армии, и с тех пор у него осталось непреодолимое желание – если хотите, можете назвать это комплексом служебной собаки – немедленно реагировать на приказы, отданные командным тоном. И сейчас я этим комплексом бессовестно воспользовался.