Волк среди волков

— Да, есть такие, — соглашается Петра, — и мы уже знаем их. А кого не знаем, так по ним сразу видно, и никто не хочет их обслуживать. А есть и похуже, они не только тычут, но и говорят такие гадости, что уличная не скажет… И если требуешь, чтобы они перестали, они начинают уверять, будто продавщица их плохо обслуживает — и главная радость для них, когда заведующий облает нас… Защищаться бесполезно, ведь тебе все равно не поверят, что такой шикарный господин такие гадкие слова говорит…

— Знаем, ягодка, — говорит старуха, стараясь ее успокоить, так как воспоминания о пережитых унижениях снова проснулись в Петре и она рассказывала с волнением.

— Все знаем! Ты думаешь, на Фрухтштрассе другое? И там то же самое! Не обувные магазины, так кондитерские или кафе — бедняка везде собаки кусают. Но теперь башмакам конец, раз ты сидишь… или тебя опять возьмут в магазин, когда ты выйдешь?

— Да ведь это же давно было, башмаки-то, — поясняет Петра. — Почти год назад. Я потом жила с одним другом, и как раз сегодня — нет, вчера, в полдень, мы должны были пожениться.

— Скажи, пожалуйста! — удивилась старуха. — И обязательно в такой знаменитый день эта гадюка встревает со своими наговорами! Говори по правде, деточка, что ты натворила, что тебя сразу обрядили в арестантский халат? Ведь они отбирают одежду только у бандитских невест, думают, что иначе те сбегут. Ну, а если говорить неохота, тогда лучше не надо. Я тоже не люблю, чтобы мне голову морочили, и все равно догадаюсь, если ты заливать начнешь…

Так вот и случилось, что Петра Ледиг ночью, между часом и двумя, в то самое время, когда ее Вольф вообразил, будто одержал самую крупную «победу» в своей жизни, рассказала неизвестной ей даже по имени пожилой особе женского пола прежалостную историю крушения своих надежд и то, что она опять в жизни одна и сама не знает, как это вышло и почему.

Старуха все это выслушала очень терпеливо, иногда кивала, иногда решительно трясла головой.

— Это мы знаем! Так бывает! — Или: — Все это господу богу не мешало бы рассказать, да ему, видно, за последние пять лет все эти дела надоели, и он стал туг на ухо…

Петра умолкла и уставилась не то на больную, распростертую на полу, не то прямо перед собой, или, вернее, на свою лежащую в развалинах жизнь, всю горечь которой она только теперь, после своего рассказа, осознала, так что уже перестала понимать, как и почему, отчего и зачем. Но тут старуха спокойно положила ей руку на плечо и сказала:

— Значит, ягодка, тебя Петрой зовут, а он всегда звал «Петер»?

— Да, — ответила Петра довольно уныло.

— Ну и я буду звать тебя Петер, хоть не заслужил он этого. А я — фрау Крупас, тетка Крупас зовут меня на Фрухтштрассе, и ты тоже так зови.

— Хорошо, — отозвалась Петра.

— А про что ты мне рассказала, так даже я поверила тебе, а это поважнее, чем если поверит сам президент полиции. И коли все так, как ты говоришь (а что оно так, я по тебе вижу), ты сегодня или завтра выйдешь отсюда — ни в чем они тебя обвинить не могут! Ты здорова, на панель не ходила и в бюро регистрации браков твое имя висело на стене, не забудь им сказать про это, это на них особенно действует.

— Хорошо, — сказала Петра.

— Так вот, не нынче-завтра ты выйдешь, уж какое-нибудь тряпье на бедность тебе выдадут. Ну, выйдешь ты, а что делать будешь?

Петра только в недоумении пожала плечами, но очень внимательно взглянула на говорившую.

— Да, вот в чем вопрос. А все остальное чепуха, детка. Вспоминать, да изводиться, да каяться — все это вздор. Что ты делать будешь, когда выйдешь, вот вопрос.

— Ну конечно, — согласилась Петра.

— Насчет того, чтобы отравиться газом или броситься в канал — я не думаю, ты не такая, и потом тебе, верно, хочется все-таки родить своего пискуна?

— Да, хочется, — решительно сказала Петра.

— А как насчет башмаков? — осведомилась тетка Крупас. — Опять поступить туда не хочешь?

— Да ведь я теперь места не получу. У меня нет свидетельства с последнего места, я его просто бросила… Там и все мои бумаги лежат… с Вольфом все вышло так быстро, я же вам рассказывала…

— Понятно, понятно, — сказала фрау Крупас. — Бумаги ты раздобудешь, бумаги всегда пригодятся. Значит, насчет башмаков ничего не выйдет, а если бы и вышло, так все равно хватать не будет… и опять начнется то, другое, а ты, может, теперь и не захочешь…

— Нет, нет, — торопливо согласилась Петра.

— Конечно, нет, я же знаю. Я только так говорю. И потом еще одно, ягодка, знаешь что, — уж лучше я буду звать тебя ягодка, — «Петер» как-то у меня с языка не идет. Так вот, ведь есть же твой друг… Как тут обстоит дело, ягодка?

— Он же не пришел…

— Не пришел, ты права. И, должно быть, не придет. Он боится, как бы у него насчет игры чего не вышло, если он будет уж очень усердно о тебе в полиции справляться. А может, он думает, ты его к черту послала…

— Вольф не подумает этого!

— Ну, значит, не подумает, и то хорошо, — послушно согласилась фрау Крупас. — Может быть, он и впрямь такой благородный кавалер, как ты рассказываешь, очень может быть, а все-таки он не приехал. Будешь разыскивать его?