Волк среди волков

Тут она встала со стула, ее охватило спокойствие и решимость. Она положила письмо под газету, так, чтобы его не было видно, и когда барыня, невеселая и скучная, села за кофе, Минна против своего обыкновения оставила свой пост у двери, откуда обычно разговаривала с барыней, пробормотала что-то про «рынок» и исчезла, не отзываясь на оклики хозяйки. Она в самом деле побежала на рынок, на Магдебургплац, и купила там за девятьсот миллионов марок форель — уж сегодня барыня опять покушает с аппетитом!

Да, она покушает с аппетитом!

Это Минна увидела, как только открыла входную дверь.

Барыня караулила ее, глаза у нее блестели так, как не блестели уже два месяца.

— Старая дура! — приветствовала она верную служанку. — Обязательно тебе понадобилось убежать, а мне не с кем словом перемолвиться. Ну да, молодой барин пишет, он в деревне, в большом поместье, чем-то вроде практиканта. Но на нем, видно, много лежит, я ничего в этом не понимаю — почитай сама, письмо на обеденном столе. Живется ему хорошо, и он просит тебе кланяться, и, знаешь, это первое письмо, где он ни словом не обмолвился о деньгах. А при теперешнем падении марки я и сердиться-то не могла бы: если у него и остались деньги за картину, они все равно уже ничего не стоят! Письмо очень веселое, так весело он еще никогда не писал; там, должно быть, масса смешных людей, но он, кажется, со всеми ладит. Ну, да ты, Минна, сама прочитаешь, и чего только я тебе рассказываю? Но заниматься сельским хозяйством всегда он не хочет, несмотря на то, что оно ему нравится; он пишет, что там своего рода санаторий. Ну это как хочет, и если он вправду станет шофером такси, я спорить не буду. Но отвечать я ему не стану, и речи быть не может, я не забыла, как вы мне сказали, будто я слишком его баловала. А на самом деле, кто ему вечно в рот конфеты совал, чуть он заревет? Все вы, а вечно умнее других. Я думаю, сперва напишите вы, посмотрим, что он — надуется, обидится. Тогда, значит, вздор, ничего он не исправился. А потом, Минна, он бы хотел, чтобы мы навели одну справку. Мне это не по душе, нет, мне это совсем не по душе, но я опять спорить не стану; значит, считайте себя сегодня после обеда свободной и послушайте, что вам скажут. И сегодня же вечером напишите ему: если бросить письмо сегодня в ящик, завтра он его получит. Но, может, у них там нет почтового отделения, тогда получит днем позже. Впрочем, я, может быть, припишу в вашем письме привет…

— Барыня, — сказала Минна и грозно сверкающим взором посмотрела на стол, накрытый к завтраку, не на письмо. Ибо она постепенно увлекла за собою свою ни на минуту не умолкавшую хозяйку с площадки лестницы через переднюю в столовую.

— Барыня, извольте сейчас же сесть за стол и скушать яичко и хотя бы две булочки, а то я письмо читать не стану и ответа вечером не напишу… Ну где же это видано: то не кушали с горя, теперь не кушаете с радости, а сами хотите, чтобы Вольфганг был спокойным, разумным человеком…

— Перестань, Минна, ты до смерти человека заговорить можешь! остановила ее барыня. — Читай письмо, так и быть поем…

Но хотя фрау Пагель и хорошо покушала за завтраком, а за обедом оказала честь девятисотмиллионной форели, ответ Вольфгангу Пагелю в тот день написан не был.

Не так-то легко было получить просимые сведения, не так-то легко было отыскать след, ведший с Георгенкирхштрассе на Фрухтштрассе.

Минне пришлось походить по адресным столам, потерять не один час в ожидании справок, терпеливо расспрашивать самой и отвечать на расспросы, покорно ходить от одного к другому, пока наконец она не остановилась в полном удивлении у дощатого забора, где около обычных надписей мелом, в которых изощряются ребята, вроде: «Кто писал не знаю, а я, дурак, читаю», было выведено огромными белыми буквами: «Вдова Эмиля Крупаса, скупка старья».

«Не может быть, чтобы здесь! — с недоумением и чуть ли не с отчаянием подумала Минна. — Опять не туда меня послали». И она сердито заглянула в ворота на большой двор, загроможденный горами ржавого железного лома, батареями грязных бутылок и кучами старых рваных матрасов, что и вправду делало его не очень привлекательным.

— Берегись! — крикнул мальчишка-подросток, и его тележка, запряженная собаками, чуть не задев ее, с грохотом въехала во двор. Минна неуверенно вошла вслед за ним. Но когда она осведомилась в одном из сараев о фройляйн Ледиг, ей с величайшей готовностью ответили:

— Тряпье разбирает там позади, в черном сарае.

Теперь Минна пошла уже с большей охотой. «Бедняжка! — думала она, тоже, верно, кусок хлеба солоно достается…»

Грязь в старом сарае показалась Минне ужасной, а вонь еще ужаснее. С удовольствием вспомнила она свою красивую, опрятную кухню и еще больше пожалела Петру, если ей действительно приходится здесь торчать.

— Фройляйн Ледиг! — крикнула Минна в серые сумерки, где в облаке пыли копошились какие-то фигуры, и закашлялась.

— Да? — отозвался чей-то голос.