И к кашляющей Минне подошла одна из этих фигур, на ней был зеленовато-синий халат, и сама она как-то странно изменилась, но лицо было прежнее — милое, ясное, простое.
— Господи, Петра, деточка, да неужто это ты? — сказала Минна и уставилась на нее во все глаза.
— Минна! — крикнула Петра, удивленная и обрадованная. — Ты меня все-таки разыскала?
(Обе не заметили, что неожиданно для себя заговорили на «ты», чего прежде никогда не случалось. Но так оно и бывает: некоторые люди только при свидании после долгой разлуки замечают, как они любят друг друга.)
— Петра! — крикнула Минна и тут же так прямо и бухнула: — Что у тебя за вид? Неужто же ты?..
— Ну конечно, — улыбнулась Петра.
— Когда? — чуть не крикнула Минна.
— Думаю, в декабре, в первых числах, — ответила Петра, снова улыбаясь.
— Это я Вольфу сейчас же напишу!
— Вольфу ни за что не пиши!
— Петра! — умоляюще сказала Минна. — Ведь ты не сердишься на него?
Петра только улыбнулась.
— Ведь ты же не злопамятна! Никогда бы я этого про тебя не подумала!
Обе молча глядели друг на друга, стоя в пыльном сарае для тряпок. Сюда, туда сортировали женщины тряпки. Обе пытливо всматривались друг другу в лицо, словно чтобы убедиться, насколько каждая из них изменилась.
— Пойдем из этой вони, Петра, — взмолилась Минна, — здесь не поговоришь!
— Он за воротами?.. — медленно спросила Петра, глядя на нее широко открытыми глазами.
Она думала о том, что как-то сказала ей тетка Крупас: стоит ему поманить тебя пальцем, ты сразу к нему побежишь. Нет, она ни за что не побежит к нему.
Минна испытующе посмотрела на Петру; вдруг для нее стало ясно: совсем не безразлично, какая у них будет невестка. Нового горя старая барыня не вынесет.
— Что мы к месту приросли, что ли, в этой грязи и духоте? — крикнула она, топнув ногой. — А если он за воротами, что с того, не укусит же он тебя!
Петра страшно побледнела, даже в темноте видно было.
— Если он за воротами, — решительно сказала она, — я не выйду. Я слово дала.
— Как не выйдешь? — накинулась на нее Минна. — Час от часу не легче! К отцу своего ребенка не выйдешь? Кому же это ты слово дала?
— Ах, Минна, замолчи! — огрызнулась Петра и тоже топнула ногой. — Чего он тебя прислал? Я думала, он хоть немножко остепенился. А таким-то он всегда был: когда ему что неприятно, он на других взваливает.
— Не волнуйся так, Петра, — посоветовала Минна. — Это «ему» не полезно.
— Я ни капли не волнуюсь! — воскликнула Петра, раздражаясь все сильней. — Но как тут не рассердиться, когда его ничем не проймешь и ничему не научишь? Так он, значит, опять к вам под крылышко? Ну, в точности все как тетка Крупас предсказывала!
— Тетка Крупас? — ревниво спросила Минна. — Это та вдова, что с улицы на заборе написана? Так это ты ей о нашем Вольфи рассказываешь? Не ожидала я от тебя, Петра!
— Каждому нужно с кем-нибудь душу отвести, — решительно сказала Петра. — Вас дожидаться я не могла. Что он теперь делает? — И она кивнула головой на улицу.
— Так ты его и вправду боишься и видеть не хочешь? — спросила Минна ужасно сердито. — Даром, что он отец твоего ребенка.
И вдруг словно какая-то мысль стерла все сомнения, страхи и заботы с лица Петры. Знакомые ясные черты выступили вновь: в пору самой горькой нужды у мадам Горшок не видала Минна злого или плаксивого выражения на лице у Петры. И голос был прежний, в ее словах звенел тот же чистый металл, звучали те же колокола — доверие, любовь, терпение.
Петра спокойно взяла в свои руки дрожащую руку Минны:
— Ты ведь его знаешь, Минна, старушка моя, он у тебя на глазах вырос, и ты знаешь, что на него сердиться нельзя, стоит ему прийти, посмеяться, пошутить с нами, бедными бабенками… Мы и растаем, такая станешь счастливая, позабудешь, если он тебя когда и обидел…
— Истинный бог, так! — сказала Минна.
— Но, Минна, теперь ему предстоит стать отцом и думать о других. Нельзя, чтобы все только сияли, когда он тут, нет, он тоже должен и заботиться, и работать, и не пропадать на полдня из дому, чтобы не видеть сердитого лица. Крупас права, и я сто раз за эти месяцы думала: пусть станет сперва мужчиной, а потом уж может быть отцом. А пока он только наш общий баловень.
— В этом ты права, Петра, истинный бог! — подтвердила Минна.