Волк в капкане

Вот так. «В моей квартире». Он как-то привык воспринимать квартиру Макс как общую — хотя он и не платил за нее, но жил здесь так же часто, как и у себя дома, клеил обои, менял сантехнику, отвозил в ремонт кондиционер, разбирался с домовладельцем, когда на кухне прорвало трубу.

Ладно, пусть так.

— Я жду тебя, чтобы узнать правду. — Он встал и надел рубашку.

— Ты не мог ждать у себя дома?

— А ты меня там искала и не застала?

Макс бросила в угол свою сумку:

— Уходи. Я не хочу сейчас никого видеть.

— Сначала скажи мне правду. Ты беременна?

— Сейчас — нет.

— Не понимаю.

— Я сделала аборт.

Наверное, какая-то ее часть возненавидела его за выражение облегчения, промелькнувшее на его лице. Впрочем, через секунду оно исчезло, появилась злость, которая взбесила ее еще больше:

— Почему я об этом узнал только сейчас? Почему ты не сказала мне?

— Да ты только рад, что ничего уже нет! — отпарировала она. — Лицемер!

— Да что ты за женщина?! — рявкнул он. — Как ты могла это сделать?

— А ты кто, чтобы меня осуждать? — Как ей уже надоели споры на эту тему.

— Я — человек, которого ты лишила права выбора. А другого такого же человека ты уничтожила.

— Боже, какая патетика! — Макс умирала от желания врезать ему по башке… да побольнее.

— Ты еще и возмущаешься?!

— Ну все, с меня хватит. — Она направилась к двери. — Даю тебе минуту, чтобы убраться. Потом вызываю полицию.

Дверь спальни захлопнулась. Он выругался и начал натягивать джинсы, все время попадая ногой не в ту штанину. Наконец, он вышел в коридор и направился к входной двери. В нем все кипело от обиды и возмущения. Мало того, что она сделала, теперь она еще и ведет себя так, будто он во всем виноват… Да что там, она же его просто вышвыривает! Он начал обуваться.

— Арти…

Он распрямился. Она стояла перед ним. У нее было грустное и растерянное лицо. Она всхлипнула и уткнулась ему в плечо. Он еще ни разу не видел ее плачущей. У нее совершенно железный характер. Он обнял ее.

— Макс. Не надо.

— Извини, Арти. Я не должна была этого говорить. Просто… ты тоже меня пойми… Ромингер на меня орал, требовал, чтобы я решала с тобой и не делала аборт… Потом я от него убежала… Мне же тоже трудно было так решить… Артур, я правда не могу сейчас никак рожать! Ты меня ненавидишь?

— Нет, — тихо сказал он, прижимая ее к себе. — Но лучше бы ты со мной это сначала обсудила.

Она не стала спорить. Зачем и о чем? Дело сделано.

— В следующий раз обсужу.

Оба знали, что следующего раза не будет.

Рене сверкнула на него глазами и смачно швырнула на стол мокрое полотенце:

— Это что — допрос?

— Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? — вкрадчиво спросил брат.

— Потому что это не твое дело!

— Черта с два не мое! Я тебе что — чужой дядя?

— Я тебе уже сказала!

— Ты ничего не сказала. Я задал вопрос и хочу получить ответ! Ты беременна или нет?

— Арти, ты просто оборзел! Какого черта — ты меня допрашиваешь, что ли?!

— Я просто хочу знать правду! Сознавайся!

Он подумал, за одни сутки он задает один и тот же вопрос уже второй женщине. Макс хотя бы соизволила ответить. Эта же уперлась, как баран. Ласково спросила:

— Хочешь, я сбегаю поищу шланг?

— Какой еще шланг?

— Резиновый. Бить по почкам! Слышала, первое дело, если хочешь вывести на чистую воду. Я тебе много в чем сознаюсь!

— Да ладно, можешь не вилять, — Артур злобно уставился на нее. — Я же знаю, что ты беременна. Я прикрою тебя перед Краузе.

— Ничего ты не знаешь! — она не попалась на удочку. Краузе — их опекун — теоретически имел право урезать или прекратить выплаты, если бы счел поведение кого-либо из подопечных неподобающим (хотя до сих пор такого не случалось ни разу). — Можешь не прикрывать. Тоже мне, прикрывальщик какой выискался!

— Ты полагаешь, что он тебя не увидит еще пару лет? Ты же знаешь, что он запросто может назначить встречу не только мне, но и тебе тоже, в любой момент. Месяца этак через четыре, например.

— Арти, ты от меня отстанешь? Я все тебе сказала. Если у тебя проблемы со слухом — пойди почисти уши. — Она выплыла из кухни с видом оскорбленной королевы. Вот мерзавка. Тем не менее, Артур даже удивился немного. Он привык видеть в своей сестрице тихую, со всем согласную мышку, которая слова поперек ему не скажет и во всем его слушает. Отродясь не умела постоять за себя. А сегодня — даже не столько в разговоре, сколько в ее глазах, во всем поведении — он увидел железную волю и уверенность в себе. Боже, он будто с Ромингером поболтал. Этого тоже бесполезно о чем-то спрашивать, если он не намерен говорить. Достаточно вспомнить, как его пытали Брум с Далем недавно насчет какого-то спонсорского соглашения. Или как его донимают журналисты насчет Рене.

Вот привязался, как репей, подумала Рене, подходя к двери своей спальни и намереваясь привычно скользнуть внутрь и укрыться там от враждебного мира. Но остановилась. Вот уж дудки! Не будет она ни от кого убегать, и уж точно не от братца, который решил ее взять на понт и вытянуть из нее правду.