Из-за дуба вышел здоровенный жирный кот с обрывком золотой цепи на шее, на облучок запрыгнул и, расправляя вожжи, разбойно подмигнул Боголюбову: сейчас, мол, я вас прокачу, окаянных, только держись на ухабах!
Боголюбов присмотрелся и едва не сплюнул от расстройства.
– Волоха? – вдруг узнал он. – Ты, что ль?
– Ну, а кто же ещё? Пушкин, что ли? – довольный своей шуткой, Звонарев захохотал и откуда-то «из воздуха» добыл стакан вина. – Держи, а то оставил на крылечке – прокиснет, пока мы катаемся. Пей!
– А Пушкину? – Смотритель головою покрутил. – Я с ним хотел бы выпить!
Звонарёв прищурился.
– Дедуля! Да ты что? Или тронулся тут в одиночестве?.. Ну, тогда давай все вместе тронемся! – Звонарёв опять расхохотался от своего остроумия; в его руках мелькнул свистящий кнут. – Но, залетные! Трогай!
Холёная чёрная тройка всхрапнула, хватая ноздрями «вскипающий» воздух и обжигая нутро; звеня колокольчиками и серебристой наборной упряжью, кони с места рванули в карьер – и полетели по раскалённым пескам рукотворной пустыни, сметая колдобины, кочки с пути и по «воздушным мостам» переезжая небольшие овраги и ямины.
Потом копыта перестали черпать и кидать пески по сторонам. Подковы загремели четко, твердо, точно тройка в плясовую бросилась. Глубокое дно беловодского моря с недавней поры перечеркнула добротная магистраль – железобетонные плиты с клеймами далёкого завода. Приглядишься: мелькают на каждом шагу – «Благие Намеренья», «Благие Намеренья», и так почти что до горизонта…
– Дружище! Котофей ты мой ученый, сверни на другую дорогу, – попросил Александр Сергеевич. – Хоть я и грешен, как всякий смертный, а что-то не хочется мне ехать в ад!
– Ну, почему это – в ад?
– Да потому что только в ад дорога выложена благими намереньями! Ты хоть и учёный, Котофей, а таких простых вещей не разумеешь!
Боголюбин оглянулся – Волохи не было.
Ямщик на облучке – вот бестия какая! – снова обернулся огромным котом с обрывком золотой цепи на шее. Сверкнув «стоячими» огромными глазами и, разинув рот, котофей мяукнул по-над ухом седого смотрителя, да так громогласно – аж морозом шкуру дерануло на жаре.
Разгадка мистики и тайны – не всегда, но зачастую – довольно-таки проста. Так, во всяком случае, было с этим «Пушкиным и сказочным котом». Дело в том, что когда-то в доме смотрителя жил обыкновенный кот, питался рыбой, которую он сам добросовестно промышлял, уходя куда-то по пескам – в сторону сохнущего моря. А потом этот «учёный» кот пропал; может быть, вороны заклевали; они теперь тут водятся чёрными тучами, жируют на тухлой рыбе. И вдруг сегодня этот кот – или другой какой-то – объявился на маяке. Объявился и тут же встревожился, почуявши нечто неладное, – коты, как, впрочем, и собаки, весьма чувствительны к здоровью своих хозяев. Кот сначала коготками поцарапал по рукаву – попытался человека в чувство привести. Но Болеслав Николаевич не реагировал – жара сморила до полуобморока. И тогда котофей замяукал – прямо в ухо смотрителя.
Вздрогнув, Болеслав Николаевич машинально ударил кота по усатой жирной морде.
– Брысь, Котофей! Орёшь, как недорезанный!
И тут раздался голос Волохи Звонарёва:
– Дед! Я смотрю, ты совсем озверел! Чего ты на кота набросился?
Боголюбов глаза протёр. Приходя в себя, он ужаснулся: как сильно расщепляется его сознание; в двух измерениях живёт – в галлюцинации и в реальности.
– Погоди, – пробормотал он, – откуда здесь этот котяра?
– Я привёз. А что?
– А тот, который мой… Он где?
– А вот сидит, на крыше. Убежал. Они тут познакомились, да как-то неудачно. Поцапались.
– О, господи… – Боголюбов потёр виски. – Всё у меня в мозгах перепуталось… Я даже не слышал, как ты припылил на вездеходе, – сказал он, глядя на Волоху, у которого давненько уже золотая цепочка с крестом болтается на шее; может, в самом деле к Богу потянулся, а может, просто так, модный кураж.
Глядя на крышу, Волохав поцарапал загривок.
– Если б я знал, что твой котяра отыскался, я бы этого не привозил. Ну, ладно, пускай теперь сами тут как-то договариваются и делят территорию.
Желая скрасить одиночество смотрителя, Волоха привёз ему не только кота, но ещё и новенький транзисторный приемник – старый сломался ещё по весне. Боголюбов, как обычно, встретил гостя радушно, с объятьями, чаю предложил, только Волоха отказался, зубоскаля:
– У меня радиатор от чая ржавеет. Я винца хорошего привез. Давай-ка тяпнем понемножку, но из тазика, а то, гляжу, совсем тут засмурел.
Выпили, поговорили, а затем Волоха занырнул под железное пузо своего любимца-вездехода.
– Надо пупок поцарапать ему, – закричал он оттуда, копаясь в моторе. – А то как заторчу среди пустыни этой… и никто не узнает, где могилка моя!